Дочери Евы

– Что ты знаешь? Я плачу и смеюсь, встречая каждый самолёт, переполненный бесценным грузом. Ты думаешь, народ – это обязательно красавцы и умницы? Это бомжи, инвалиды, выжившие из ума старушки, больные дети, мужья и жёны, любовники, пасынки и девери. Это мой народ, какой есть, другого не будет. Это они правдами и неправдами выбивают пособия, это они сплетничают, сквернословят, но это их дети. Как тебе объяснить? Плоть от плоти… Это наши дети. – Лея прикрывает глаза и откашливается. – Ну что ты стоишь? Через час – шаббат, а нам ещё добираться…

Страннее пары я не встречала. Уже давно Иешуа изъясняется не простыми человеческими словами, а иносказаниями, трактовками – как будто цитирует кого-то, – он играет в слова, понятия, раскладывает слова на буквы, выворачивает их наизнанку, докапываясь до первобытного, животного и божественного содержания их. Порой меня не покидает ощущение, что Иешуа играет в какую-то игру, по-своему отыгрывается, возможно, даже мстит кому-то. Сидя за столом, он сосредоточенно жуёт и вдруг оживлённо вскидывается.

– А ты знаешь, почему женщина становится распутной? Вначале в неё входит дух глупости (шота – быть глупым). Вторая стадия – сата – сбиться с пути. И тогда наступает последняя стадия – сота – распутная. Ты видишь эту связь?

– Да, – торопливо киваю я, проглатывая измельчённые баклажаны, нашпигованные чесноком и орехами.

Я, безусловно, вижу эту связь, потому что с некоторых пор отчаянно поглупела.

Я стремительно меняюсь – похоже, сбрасываю старую кожу и обрастаю новой.

– От хумуса растёт грудь, – сообщает мне Аллочка, называющая себя на новый лад – Эллой.

Аллочка расписывает чашки и мезузы в мастерской Фанни – огромной белой женщины родом откуда-то из Айовы или Северной Каролины.

Фанни – бывшая оперная дива, единственная дочь незрячих от рождения родителей, удачно вышла замуж (кажется, в третий раз) и теперь снабжает американских евреев кошерной утварью, расписанной умелыми руками девочки из маленького украинского городка – то ли Мелитополя, то ли Херсона.

Во время работы Фанни включает стереопроигрыватель и распахивает рот с крупными желтоватыми зубами. Она ужасно непосредственная, наша Фанни. Всё, что она делает или говорит, она делает шумно, демонстративно, почти вызывающе. Сейчас закончится очередная оперная ария и начнётся подробное повествование о климаксе, которым бывшая певица страдает с недавних пор. Фанни очень физиологична и практически не ведает стыда. Она вздыхает, ёрзает огромными полушариями зада, вспоминает о том, что сегодня у неё не было… Мелко хихикая, доверительно сообщает о том, что у неё пучит живот.

Мы с Аллочкой переглядываемся. Через час Фанни выдохнет своё знаменитое: «Пуфф», – капризно оттопырит пухлую нижнюю губу и начнёт собираться. Уже с порога она в третий раз огласит список срочных дел и унесётся в сторону благополучной Раананы.

– Свобода! – кричу я, опрокидывая стул домомучительницы.

Долой постылую оперу, долой ведро, заполненное вязким раствором. Долой ряд белых, девственно белых тарелок и чашек.

Теперь мы можем насладиться унылой свободой промзоны. Пить кофе, болтать и смеяться.

– От хумуса растёт грудь, – сообщает мне Аллочка и распахивает рабочий халат.

Что-то с нами творится здесь, в этом душном помещении, за этой металлической тяжёлой дверью, раскалённой от полуденного африканского солнца.

Мы говорим о мужчинах. О чём ещё говорить нам? Из соседнего здания доносятся мужские голоса.

Это зона. Промышленная зона. Сотни мужчин и женщин с утра до вечера выполняют бессмысленную, отупляющую работу. Сотни не старых ещё мужчин и женщин фертильного, как его принято называть, возраста.

Фертильность наша не подлежит сомнению. И оттого мы рады появлению Мусы. Муса испуганно просовывает смоляную голову в проём двери: ну, толстая ушла? Он называет нашу хозяйку «шмена», то есть «жирная», но это, разумеется, за глаза; в глаза же – неудержимо лебезит. Фанни – настоящая мем-саиб, и в присутствии её великан Муса сжимается до размеров нашалившего школьника.

– Вы заметили, девочки, какой наш Муса красавец? – голосом сытой кошки интересуется Фанни.

Ещё бы; заметили и некоторое смущение самой Фанни, и то, какими пятнами покрывается щедро декольтированная грудь.

В отсутствие Фанни Муса садится довольно уверенно, забрасывает нога на ногу и принимает из Аллочкиных рук чашку с «боцем» – чёрным кофе, залитым крутым кипятком. Он бережно расстилает белоснежную салфетку.

– Баклава – настоящая, не какая-то чепуха с шука, – бери, не стесняйся – жена пекла.

Он произносит: «баклауува», – и во рту становится вязко и приторно.

Муса живёт в Газе, в небольшом домике на земле, окружённом оливковыми деревьями. Мне кажется, в каком-то сне я видела этот дом и босого полуголого мальчика, сидящего на корточках неподалёку. Молчаливую жену, выпекающую пресные лепёшки. Бельевую верёвку через двор и тощую козу, жующую горькую арабскую траву.

– Ма шломхем, банот? (Как дела, девочки?)