Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем (СИ)

Темгур вернулся домой в сумерках, когда поминальное застолье уже угасало, а многие из гостей, отяжелев от выпитого, уснули прямо на своих местах. Хозяин окинул хмурым взглядом собрание, заметил дядю Камдуга и направился к нему, как к одному из самых трезвых. Тот в двух словах объяснил, в чём дело. Никаких особенных чувств не отразилось на угрюмом, заросшем серебристой щетиной лице Темгура при новости о гибели пасынка – отчасти потому, что оно вообще было маловыразительным и замкнутым, отчасти – оттого, что тёплых отношений с Нугруром он не поддерживал. Коротко и сдержанно поприветствовав Миромари, хозяин выпил с нею чарку таштиши – тем его поминки и ограничились.

С тем, что тело Нугрура нужно доставить домой и похоронить в родной земле, Темгур согласился. Дядя Камдуг хотел обсудить с ним это дело, но тот вяло поморщился.

– Завтра, Камдуг. Обговорим всё завтра утром, а сегодня все уже устали. Пора идти на отдых.

Он распорядился разместить гостей на ночлег – благо, места в доме хватало. На Миринэ он едва взглянул, удостоив её рассеянным сухим кивком. Девушка испытала облегчение: чем меньше внимания отчим уделял ей, тем свободнее ей дышалось. От его тяжёлого взгляда у неё леденела душа. Впрочем, поддержка синих белогорских очей женщины-кошки помогла ей и сейчас: с ними всё становилось легче и светлее.

Ночь прошла в болезненной, изматывающей бессоннице. Миринэ часто поднималась с опостылевшей постели и подходила к окну, слушала шелест дождя и думала. Днём она сдержала первый порыв в голос зарыдать о брате, а сейчас слёзы уже не шли, словно пересохли на полпути к глазам, только холодная, тоскливая боль давила на душу плотным пластом ночной тьмы – непроглядной, бескрайней. Младшие сестрёнки поплакали, перед тем как уснуть, но глаза Миринэ так и не дали себе волю, не освободились от солёной влаги.

Ей хотелось поговорить с Миромари. Образ белогорянки не отпускал её, стоял перед мысленным взором – в серебряном сиянии кольчуги, с копной мягких чёрных кудрей и этой ясной, как погожее утро, улыбкой. Никогда девушка не видела в своей жизни столь прекрасных существ. В Миромари сочеталась и мужская сила, и женская мягкость, и чарующее, мурлычущее кошачье тепло. Светлый, могучий витязь, к груди которого хотелось прижаться, почувствовав всем телом белогорскую силу объятий...

На исходе этой тяжёлой, печальной ночи Миринэ забылась зябкой, лихорадочной дрёмой. Ей приснилась огромная чёрная кошка с прохладными сапфирами глаз, сиявшими в шепчущем дождливом мраке; без страха, с удивлением и восторгом запускала девушка пальцы в мягкий густой мех, гладила и чесала пушистую и усатую морду. Низкое, утробное «мррр» ластилось к её сердцу, а потом кошачья морда под ладонями Миринэ превратилась в человеческое лицо. Девушка хотела отдёрнуть руки, но их накрыли сверху широкие тёплые ладони. Ощутив две мягкие выпуклости с сосками, прильнувшие к её груди, Миринэ уже не могла очнуться от наваждения. Её пальцы заскользили по шелковистой спине ночной гостьи; откинув голову, она ощущала выгнутой шеей щекотку горячего дыхания и касание губ – прикосновение-шёпот, прикосновение-ветерок.

Серый утренний сумрак пробился сквозь веки, вернув её в печальную действительность, тяжко давящую, как могильная плита. От сна остались лишь взволнованные мурашки и смущённый румянец. Откуда только взялись эти грёзы? Немало женихов увивалось вокруг Миринэ, но ни об одном мужчине она не мечтала, не бредила вот так отчётливо-сладострастно, ни с кем не желала слиться воедино, сплестись в объятиях, заблудиться в волосах и почувствовать горячую, влажную ласку губ.

Сестрёнки ещё спали. Миринэ умылась холодной водой и вышла в сад: ей вдруг так страстно захотелось винограда, что даже в горле пересохло. Под мокрыми листьями лозы пряталось ещё достаточно гроздей – тяжёлых, прохладных, в капельках ночного дождя. Девушка жадно приникла к одной из них, ртом срывая виноградины, а через несколько мгновений вскрикнула: с другой стороны той же гроздью лакомилась Миромари. Их губы едва не встретились.

– Не бойся, – улыбнулась женщина-кошка. – Я не сделаю тебе ничего дурного. Твой брат без умолку говорил о тебе. Мне хотелось хоть одним глазком взглянуть на тебя... Жаль, что повод для встречи выдался такой печальный.