Но вот утомительное путешествие по железной дороге позади, Наоми добралась до амьенского вокзала, который находился совсем близко от собора, и по унылым, запруженным солдатами улицам пошла к общежитию медсестер. Там она не смогла заставить себя съесть тарелку убогого варева. В голове тревожно и неотвязно прокручивались аргументы в пользу оправдания Иэна. Клубок доводов сворачивался и разворачивался по собственной воле, почти без ее участия. И она чувствовала, что, если накал страстей возрастет еще хоть на пару градусов, она начнет обращаться с пламенными речами прямо к военнослужащим на улицах. Заснуть в таком состоянии было невозможно. Она знала, что большинство австралийцев судили во Фландрии, и перевод процесса в Амьен был развлечением, которое должно прийтись по душе офицерам военного трибунала. Что, как она надеялась, настроит их доброжелательнее.
Для суда реквизировали комнату в мэрии, и утром Наоми подошла к величественному зданию администрации Французской Республики с двумя крыльями, которые образовывали почти полукруглую площадь, при одном взгляде на это место становилось понятно, что снисхождение вряд ли возможно. Поднявшись по ступеням, она представилась английскому военному полицейскому за стойкой. Тот вписал ее имя в журнал и попросил подождать в коридоре. Сидя на скамейке, она увидела группу растрепанных британских солдат в наручниках, которых ожидал трибунал за нарушение дисциплины, пьянство и дезертирство.
Наконец, к ней подошел австралийский военный полицейский, который спросил, какая погода сопровождала ее в поездке, и повел ее дальше по коридору в безликий зал суда.
Она сразу увидела Иэна. Он стоял за деревянным барьером, отгораживающим часть комнаты. Вид у него был подтянутый. На нем был китель, а вот ремня не было. Должно быть, в этот день ему выдали подтяжки, потому что ему не приходилось унизительно поддерживать брюки. Два офицера сидели за столами в зале суда, а за столом, стоявшим на возвышении, — еще трое моложавого вида офицеров, по-видимому, это и были судьи. Она ожидала, что они окажутся постарше. Но старших отсеяли. Контраст между франтовством судей, тем, как на них сидела форма, и Иэном ее испугал. Она не могла оторвать от них взгляд, пока секретарь военного суда приводил ее к присяге, а потом попросил сесть. Они же тем временем продолжали писать случайные заметки и перешептываться друг с другом, вертясь на своих стульях.
Иэн бросил на нее спокойный взгляд и стал смотреть перед собой, словно заранее получил подобный приказ. Его адвокатом был молодой капитан с неким подобием усиков, отпущенных в надежде на то, что к нему будут относиться серьезнее. Военным прокурором был майор, казавшийся старше остальных, впрочем, и ему едва перевалило за сорок. Да разве эти люди, такие молодые, могут судить Иэна? Сложный вопрос. Может, за ними стоят какие-то невидимые начальники, которым они хотят угодить? И хотя стены в этой комнате были совсем голыми, ей явно недоставало создающих общую атмосферу сценических деталей, но члены суда могли бы сыграть в любой пьесе, где фигурировал военно-полевой суд, в любом театре. Казалось нелепостью, что свобода человека зависит от подобного ритуала, этого любительского спектакля, который разыгрывали три желторотых жреца и их приспешники.
Ей велели встать перед столом, за которым стоял Иэн. Когда ее приводили к присяге и так далее, она не могла на него смотреть. Прокурор попросил ее изложить служебные и личные причины для дачи показаний.
Знакома ли она с обвиняемым, когда впервые его встретила, как они познакомились и при каких обстоятельствах встретились снова? Все эти вопросы задавались механически и, казалось, без малейшего представления о том, насколько они важны. Отвечала она то сразу, то чуть помедлив.
Хотя вопросы сыпались как горох, она начала рассказывать историю их долгого знакомства, но прокурор не позволил ей остановиться на этом подробно, отсекая детали, которые она считала важными. Например, то, как Иэн повел себя после крушения «Архимеда». Как же донести до майора всю значимость этих обстоятельств? Как втолковать им, что для мировой гармонии необходим оправдательный приговор?
— Итак, — спросил он, — на сегодняшний день вы невеста обвиняемого?
Она сказала, что они были обручены по обряду Общества Друзей.
— Квакеров? — переспросил он.
— Так их называют, — сказала Наоми. А потом добавила — на случай, если это название послужит аргументом против Иэна[36]: — Когда я вместе с лейтенантом Кирнаном посетила Общество Друзей в Париже, я не увидела там ни одного человека, бьющегося в судорогах. Все было совсем наоборот. Все были спокойны.
— А вы сами тоже квакер?
— Нет. Но я ничего не имею против них.
— Тогда как вы предлагаете вести эту войну? С такими людьми, как лейтенант Кирнан? Если каждый хочет быть офицером медицинской службы снабжения или санитаром?
Один из судей вскользь заметил, что прокурор, пожалуй, слишком усердствует, и медицинская сестра Дьюренс не сидит на скамье подсудимых.