— Если у вас есть минутка, — сказала Тарлтон, понизив голос, — я хочу попросить вас за жениха мисс Дьюренс. Офицер по снабжению медицинским имуществом, он был заключен в тюрьму за отказ взять в руки оружие. При этом он квакер и, поступая на службу, четко заявил о своем пацифизме. Уверена, вы более чем кто-либо другой не сможете остаться в стороне и наблюдать за преследованием человека по религиозным мотивам.
Взгляд генерала заметно изменился, и Наоми поняла, что он не слишком рад услышать подобное во время официального визита.
— Почему вы сказали «более чем кто-либо другой»… Вы намекаете на то, что я еврей? Если так…
— Нет-нет-нет. Я имела в виду, что вы — человек гражданский и придерживаетесь прогрессивных взглядов.
Наоми решила не думать о том, чтобы не поставить генерала в неловкое положение.
— Генерал Монаш, моего жениха посадили в тюрьму Миллбанк, потому что он член общества «Друзей» и состоял в медицинской службе с момента Дарданелльской операции. Он поступил на военную службу, чтобы спасать людей. Но взять в руки оружие ему не позволяют религиозные убеждения.
Генерал нахмурился.
— Вы понимаете, у нас нет возможности предоставлять солдатам выбор, — сказал он леди Тарлтон, обращаясь к ней, как посреднице Наоми. — Вы должны понимать, что наши французские и английские братья возмущены нашей снисходительностью по отношению к нашим солдатам, в то время как они очень суровы по отношению к своим. Вынужден сказать, леди Тарлтон, этот вопрос следует поднимать в другом месте.
Леди Тарлтон ответила:
— Видите ли, генерал, будь у меня возможность встретиться с вами в другом месте, я бы предпочла поднять его там, а не сейчас.
— Умоляю вас, генерал, — проговорила Наоми, понимая, что она и ее покровительница леди Тарлтон срывают мероприятие, но готовая на все, чтобы генерал запомнил Иэна. — Его зовут Иэн Кирнан, он хорошо нес службу, и он не трус, но убежденный квакер.
— Вы уже упоминали, что он квакер, — холодно напомнил генерал.
— Можем ли мы вам написать? — спросила Наоми. — Запомните ли вы нас?
— О, — сказал генерал, — можете не сомневаться, я вас запомню.
— В таком случае благодарю вас, — сказала Наоми. — От всей души благодарю вас, сэр.
— Да, спасибо, полковник… нет-нет, простите, генерал, — сказала леди Тарлтон с легкой улыбкой. — Когда мы встретились впервые, вы были…
— Да, — сказал генерал, — когда мы встретились в первый раз, леди Тарлтон, я был полковником Гражданской гвардии. Все меняется, и войны возносят нас на головокружительную высоту.
— Я рада вашему назначению, генерал, — проговорила леди Тарлтон.
— Спасибо. А сейчас прошу простить.
И он двинулся дальше вдоль шеренги медсестер.
Леди Тарлтон повернулась к Наоми.
— Думаю, все прошло очень, очень хорошо, — прошептала она. Хотя остаток шеренги был по меньшей мере озадачен, почему известный генерал так долго беседовал с чудачками из Австралийского добровольческого. На лице старшей сестры госпиталя застыла каменная безнадежность. Ведь день обещал быть благодатным, приятным и предсказуемым. Она твердо шествовала сбоку от генерала. Но понимала, что теперь возможность просить его о чем-то безнадежно испорчена.
18. Лихорадка
Однажды Салли почувствовала, что, кажется, заболевает гриппом. Поговаривали, что на некоторых передовых пунктах эвакуации раненых он вывел из строя, по крайней мере, временно, каждого третьего, а на некоторых — до половины персонала. Салли ощущала дрожь, скованность в суставах и боль в горле. Она стала мерить себе температуру и увидела, как та за несколько часов поднялась, а стремительность развития болезни была, пожалуй, одним из ее главных симптомов. Она сообщила о своем состоянии старшей сестре, и ее положили в палатку, где уже находились двенадцать заболевших медсестер, за которыми ухаживали другие медсестры в масках.
Одна из них сказала ей, как нелепо весной и летом болеть гриппом, когда нет настоящей зимы.
От высокой температуры у нее начался бред, в котором она оказалась в пронизывающей до костей ледяной воде, как после крушения «Архимеда». А рядом проплыла мать с незнакомой улыбкой на лице и сказала:
— Я могу научить вас забыть.
— Мама!
Позже ей рассказали, что она плакала.
— Дорогая, тебе снится мать? — спрашивали ее.
К спору с матерью примешивалась благодарность.
— Ты знала, что я решила совершить преступление, и умерла, чтобы его предотвратить.
А еще она встретила Чарли Кондона — он выкрасил траншею в желтый цвет и хотел, чтобы она восхитилась.
Придя в себя, она увидела Слэтри в маске. Та пришла ее навестить и рассказала, что фронт продвинулся на несколько миль обратно к Дёз-Эглиз, так что все их вещи снова погрузили на грузовики. Амьен и собор теперь в безопасности.
Врач сказал:
— Не думаю, что у вас грипп. Симптомы не совсем те. Да, быстрое начало, но вы подхватили нечто другое, пришедшее из окопов.