Дочери Марса

Дальше у кормы спускали еще шлюпки — медленно, ужасно медленно. Салли видела, как нарушается строй, — офицеры уже не противились этому. Решимость и хладнокровие уже не стояли на повестке дня. Да и спуск шлюпок происходил явно со сбоями и крайне медленно из-за крена корабля в сторону носа. Поэтому стихийно возобладал принцип — спасайся, кто может. Сгрудившиеся у перил солдаты, казалось, никак не могли взять в толк, что на самом деле означает такой крен судна. Но тут по несколько человек стали прыгать прямо в воду рядом со шлюпками. Спускаемая на стальных тросах шлюпка, в которой находилась Салли, вдруг резко пошла вниз. Салли увидела, как из-за постоянно увеличивающегося крена палубы лодка, где сидела ее сестра, буквально рухнула в воду. Корабль носом уходил в воду, и Салли поняла, что ее шлюпка вот-вот ударит в корму той, где сидят Наоми и Митчи, если там не отцепят трос и на веслах не отведут ее в сторону. Все еще притороченная толстенными канатами к борту «Архимеда», шлюпка, находившаяся ниже — та, в которой пыталась спастись ее сестра, — вдруг бешено крутанулась.

— Стоп! — что было мочи крикнула Салли морякам у лебедок. — Стоп!

Но ее шлюпка с размаху ударила как раз в центр лодки Наоми. Кто-то истошно завопил.

И тут память Салли либо изменилась, либо отключилась вовсе. Сила удара была такова, что воспаленный мозг просто не выдержал встряски. Салли с Онорой полетели в воду. Время замерло. Теперь оно отсчитывалось лишь на часиках медсестер, если в них не попала морская вода. Но внутреннее, субъективное восприятие времени исчезло, растворившись в морской пучине. Обе летели под аккомпанемент криков, которые им уже ничем не могли помочь, да и не доходили до них сквозь зеленую пелену воды, неотвратимо поглощавшую обеих девушек, несмотря на надетые и надежно зашнурованные спасательные пояса. Ей вдруг пришло в голову, что эта средиземноморская вода мало чем отличается от ее родной грязной речки в Маклей. Именно поэтому, в отличие от других детей фермеров, она никогда не жаловала все эти прыжки в мутную воду с толстых ветвей прибрежных деревьев. Тут море стало стремительно, будто пробку, выталкивать Салли на поверхность, и с каждым с болью выстраданным дюймом этого пути наверх ее легкие избавлялись от выдыхаемого воздуха. И с пронизанным болью непреодолимым желанием глотнуть свежего воздуха соседствовала еще одна мысль: об Оноре. Вырвавшись наконец на поверхность, Салли увидела, что подруга барахтается в воде в своем спасательном жилете с задранным по самые уши воротником. Онора, шумно хватая ртом воздух, что-то кричала, это походило на вопли не умеющей плавать и до смерти боящейся воды девчонки, которую во время пикника шутки ради толкнул в набежавшую морскую волну какой-то полупьяный мужлан.

— Салли! — позвала Онора, чтобы убедиться, что это действительно ее подруга.

— Все хорошо, — подбодрила ее Салли.

— Да будь оно проклято это виноцветное море! — выкрикнула Онора. — Кирнан говорил, что Гомер так называл Средиземное море.

Внезапно Салли поняла, что нельзя потерять Онору, поэтому пора брать бразды правления в руки.

— Только не отдаляйся! — предупредила ее Салли, будто имея план действий.

Вокруг медсестры в спасательных поясах беспорядочно шлепали руками по воде, будто неожиданно утратив даже хорошо знакомые им навыки плавания. Прямо перед Салли протянулся стальной борт «Архимеда», а дальше — верхняя часть дыры, куда, словно приливная волна в грот, хлестала морская вода. Были хорошо видны зазубренные края — последствия взрыва. Возможно, в изломанности линии краев и была некая закономерность, но ведомая одному лишь Богу. Она заметила две шлюпки — лежащие крест-накрест одна на другой, — и поняла, что обе вот-вот пойдут ко дну. Старшая сестра Митчи неудержимо погружалась в воду. Ниже пояса она вся была в крови. Это поразило Салли до глубины души, будто она увидела ее на людях в чем мать родила. Митчи хватала ртом воздух, судя по всему, не осознавая, что с ней. Но Наоми вмиг оказалась рядом с ней. Ах, да, вспомнила Салли — Наоми же единственная в семье пловчиха. Не раз прыгала с Шервудского моста в серо-зеленую муть реки — вечно грязной из-за принесенной из самого Армидейла почвы.