Дочери смотрителя маяка

Я смотрю в ее глубокие карие глаза, колючие и вызывающие, но в то же время тревожно пустые.

Старуха слепа.

Из-за этих пустых глаз мне стало не по себе, но только на пару секунд. А потом все прошло. Это глупо. Мне наплевать, кто она такая, и я не стремлюсь завязать с ней разговор. Так что бурчу в ответ:

– Угу, – поворачиваюсь, выхожу из комнаты и, неуклюже ступая в ботинках, иду обратно по коридору.

7. Элизабет

Я не удивлена и не обижаюсь, но тяжело вздыхаю. Страх так быстро может превращаться в злость; она боится того, что может преподнести жизнь, и злится из-за этого на весь мир.

Я рассеянно ощупываю пальцами непромокаемую обертку. Край потрепан в том месте, где ткань ускользнула из-под слабо завязанной бечевки. Достаточно было только легко потянуть, чтобы веревка ослабила свой захват, позволив затхлой обертке, развернувшись, обнажить кожаные переплеты дневников. Я нежно скольжу по ним пальцами, исследую поверхность верхнего дневника, на мгновение задержавшись на тиснении по центру обложки и проводя по рельефным «Э. Л.».

Эндрю Ливингстон. Мой отец.

Последний раз я держала в руках эти дневники, когда Чарли вернулся на остров, перед пожаром. Именно в тот момент я поняла, что брата, которого я знала, брата, в котором я видела ровню, защитника, покровителя Эмили, изменил злой, суровый мир, погрязший в войне и предрассудках. Я должна была увидеть это тогда, должна была понять, что он способен ополчиться против нее. Жалел ли он об этом позже? Я всегда предпочитала думать, что да. Теперь же я никогда этого не узнаю.

Они сказали, что лодку обнаружил Арни Ричардсон. Который посчитал, что дневники должны быть у меня. Я уже вечность не слышала этого имени. Однажды он послал нам письмо. Мы получили его через несколько лет после отправления, оно следовало за нами по миру и наконец прибыло в посылке от нашего агента вместе с перепиской о книгах и авторских гонорарах, с приглашениями на мероприятия, которые мы никогда не посещали. В письме говорилось о том, что он вернулся на остров через несколько недель после пожара, вернулся к маяку Порфири, чтобы собрать все, что смог найти в дымящихся руинах. Если мы когда-нибудь вернемся домой, писал он, то сможем найти то малое, что удалось спасти, на чердаке в доме Майлис. Я не ответила на его письмо. Какое это имеет значение, когда прошло столько времени? Все это осталось позади. Жизнь продолжалась. Хотя меня не удивляет, что он узнал о моем возвращении домой. Несмотря на наше затворничество, он, должно быть, услышал, что то немногое, что он хранил для нас, попросили вернуть. Майлис скончалась много лет назад, но ее дочь любезно организовала доставку вещей в дом престарелых.

Я не вспоминала об этих дневниках уже очень давно, но не забыла того момента, когда в последний раз их видела. Стояла ранняя весна, и Эмили должна была принести дрова для растопки из сарая. Ее не было слишком долго, а в те дни мне было беспокойно, когда ее не было рядом, особенно после того, что случилось. Я нашла ее в доме помощника смотрителя. Она иногда заходила туда, возможно, чтобы вспомнить, так же как и я. Она сидела в папином кресле, непромокаемая упаковочная бумага свисала с ее колен, на ней лежал раскрытый дневник. Я вспомнила эти дневники. Вспомнила, как отец писал за столом, из радио звучала музыка и потрескивали дрова в печи. Дневников не стало, когда он умер, и мне даже не приходило в голову, что они исчезли. Эмили не могла прочитать написанное, но я видела, как она водит рукой по страницам, чувствуя буквы, слыша его голос, и меня захлестнуло желание сделать то же самое. Я взяла один из дневников, провела рукой по поверхности, так же как делаю сейчас, пальцы ощутили выгравированные «Э. Л.» на темной кожаной обложке.

Скрип колесиков кухонной тележки в коридоре извещает о том, что настало время послеобеденного чая, и выдергивает меня из воспоминаний. Раздается стук в дверь.

– Будете чай, мисс Ливингстон? – спрашивает санитарка. Я всегда соглашаюсь. Она ставит поднос на столик. – Налить?

– Нет, нет, спасибо. – Я листаю дневники. – Я прекрасно справляюсь сама. Но, если вас не затруднит, подайте мне, пожалуйста, коробку печенья, она рядом с фонарем.

Санитарка кладет ее в мою протянутую руку.

– Могу еще чем-нибудь вам помочь?

Металл жестяной банки холодный. Я снова нахожусь в доме помощника смотрителя, держа отцовский дневник в одной руке. Эмили сложила другие дневники на столе рядом с собой и взяла металлическую коробку с печеньем. Она протянула мне ее так, что коробка будто парила между нами. Как только мои пальцы коснулись ее, мрачная тень Чарли появилась в дверях. Он замешкался лишь на мгновение, на короткий вздох, за который он успел все это осмыслить – меня, дневники, Эмили, коробку печенья.

– Что, черт возьми, вы здесь делаете? – Это был не вопрос. В его голосе слышалась угроза, и он ворвался в комнату, схватил Эмили, рывком поднял ее из папиного кресла и толкнул мимо меня к двери.