Дочери Волхова

Правда, Благочеста, по крайней мере в преданиях, была прекрасна, как сама Леля, а правнучке ее от той красоты не досталось почти ничего. Длинные светлые волосы, хоть и не вились, но и лежать прямо и ровно не желали и вечно торчали перьями в разные стороны, сколько Остряна ни пыталась их пригладить, смачивая, и уложить под девичью тканку. У нее были большие серые глаза, довольно красивые сами по себе, но черты лица неправильные, зубы неровные: оба резца налезали на соседей, будто пытались выбраться из толкотни на простор. Может, понимая, что улыбка ее не сильно красит, свои губы, тонкие по краям и припухлые только в самой середине, Остряна обычно держала сурово сжатыми. Взгляд исподлобья, настороженный и вызывающий, тоже не пленял. Она была неглупа, но недоверчива и притом задириста, из-за чего вечно ссорилась с сестрами, с женами отца, не исключая собственной матери, и со всеми прочими родичами. Может, кроме стрыйки Добролюты, к которой она была вынуждена относиться с почтением. Будучи очень честолюбива, Остряна жаждала стать Девой Ильмерой, пусть даже с риском однажды отправиться в наряде невесты под холодные серые волны. Так неужели боги отняли у нее эту честь ради кого-то другого?

– Уж не ее ли ты, матушка, из лесу принесла? – осторожно намекнула Тиховея. – Уж та никогда у нас не бывала.

– Идемте. – Добролюта кивнула товаркам и пошла вниз с холма, к избушкам, где оставила свою лесную находку.

По пути Остряна хмурилась. Неужели Девой Ильмерой должна стать какая-то бродяжка, найденная полумертвой? Дочь неведомой робы, сама наверняка рожденная в рабстве? Да не может быть, чтобы боги, пренебрегая внучками и правнучками Благочесты, предпочли такое ничтожное существо! «Да она помрет вот-вот! – со смесью досады и надежды думала Остряна, вслед за стрыйкой направляясь в избу. – Какая из нее Дева Ильмера!»

Тиховея отволочила оба окошка до конца, чтобы было посветлее. Остряна протиснулась из-за локтя Тиховеи, наклонилась к лицу Дивляны и ойкнула:

– Да я же ее знаю! Никакая это не Тепляна! Это Домагостева дочь, средняя. Дивомила ее зовут! Я же ее помню! На свадьбе Прибыниной все их семейство было, и она, и сестра ее старшая, та, что ладожская Леля, такая же рыжая! Я их обеих в лицо помню, будто вчера видела!

Еще тогда Остряна ревниво поглядывала на дочерей ладожского старейшины и воеводы Домагостя. Ладожские сестры были так красивы, что все ими любовались, и плесковский княжич Вольга, за которого сама Остряна весьма охотно вышла бы, не сводил с них глаз.

– Она что, одна? – спросила Остряна у Тиховеи, пока Добролюта и Боровита обсуждали, на самом ли деле это Дивомила Домагостевна. – Кто с ней?

– Да двое парней каких-то, говорят, плесковские.

– Ну, все сходится! Стрыйка Добрана! – Остряна даже посмела перебить старших женщин, настолько ее распирало сделанное открытие. – Она, говорите, с Вольгой плесковским приехала! Вдвоем! А не похоже, чтобы ее род отпустил и повоем покрыл! Вольга украл ее, вот оно что! Или она сама с ним сбежала! Вот вам и Дева Ильмера! – со злорадством добавила она.

Громкие голоса, повторяющие знакомые имена, пробудили Дивляну от забытья; девушка пошевелилась, веки ее задрожали, она попыталась приподнять голову, но тут же снова уронила ее.

– Ох, идите все отсюда! – спохватилась Добролюта. – Не до того сейчас! Если она у нас померт, нам ни боги, ни люди не простят!

На западном берегу Ильмеря располагалось не менее полутора десятков сел, и Словенск был среди них самым крупным. Ильмерцы выращивали просо, ячмень, полбу, бобы, горох, овес. Разводили свиней, лошадей и коров, охотились на бобра, лося, медведя, рысь, белку. В неурожайные годы выручало озеро и сам Волхов, дававший рыбу. Словенск, стоявший на ручье под названием Прость уже несколько веков, вытянулся тысячу шагов в длину. Везде виднелись крыши полуземлянок, крытые дерном или соломой, навесы для скота. Сразу за избами начинались полоски огородов, перед каждой лежал на берегу челнок-долбленка, а то и несколько. Добытые меха словеничи возили продавать, чаще в ту же Ладогу, где их брали варяжские гости в обмен на другие товары, а уж те товары – в тяжелые годы – возили по реке Ловать дальше на юг, чтобы обменять на жито. Но в целом жили неплохо, и народу в Словенске обитало заметно больше, чем в Ладоге.

Вскоре весть о появлении девушки уже облетела округу. И о том, что загорелся огонь на жертвеннике Лели-Огнедевы, тот самый, что знаменует выбор новой Девы Ильмеры! Потрясенные такими небывалыми вестями, свободные от дел словеничи устремились к Перыни, но туда никого не пустили, и на вопросы жрицы отвечать отказывались.