Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]

— Не губите меня, товарищ Шелковников! Я, ей-богу, инстинктивно рванулся. Вижу вы деньгами обеспечены! Пора, думаю, домой. Я очень соскучился по своей Анне Леопольдовне, по деткам. Я вообще не русский. И я, и Анна Леопольдовна, мы из поволжских немцев, я только по паспорту Соколов, а на самом деле я Гейне, однофамилец выдающегося немецкого поэта. Мы вообще мечтаем уехать в ГДР.

Витя оторопело выпустил Соколова-Гейне из рук и тот, ворочая бородкой и потряхивая роскошным гребнем, прыгнул на стол.

— А чего ж ты в человека не превращаешься, если ты из поволжских немцев? — наконец нашелся задать вопрос Шелковников.

— Со мной шок от страха случился, когда вы в Архангельском на моих глазах столько народу своей скьявоной прикончили и за мной погнались. Забыл, как в человека превращаться. Анна Леопольдовна знает, разрешите ей позвонить?

— Скьявона, это что, шпага моя так называется? — наконец-то узнал Витя итальянское название своей старинной шпаги, нагнавшей такого ужаса на оборотня.

Вскоре, по звонку своего мужа, в гостиницу примчалась испуганно-обрадованная Анна Леопольдовна с целым выводком детей. Особенно понравилась Шелковиикову старшая девочка — пятнадцатилетняя Маша с чистой кожей и опрятностью в манерах. Все семейство закудахтало вокруг Соколова-Гейне, ничуть не удивившись его виду, только Маша, стыдливо покраснев, стеснительно стрельнула глазами в артиста и тоже бросилась обнимать отца, в петушином обличим прижатого к большой груди Анны Леопольдовны.

— Молодой человек, спасибо зам за то, что вы сохранили жизнь моему мужу. Я все понимаю, Я давно ему говорила. Ты не с теми людьми связался, Александр.

— Вот те раз! — подумал аристократ-бомж. — А я его называл Петром Петровичем.

— Еще когда был студентом, они втянули его в свою компанию. Юный, честный поволжский немец, пылкая романтическая душа, однофамилец великого Гейне, Соколов он только по паспорту, — сообщила Анна Леопольдовна уже известные Шелковникову биографические данные своего мужа. — На первом курсе он увлекся одной ужасной женщиной и она научила его разным гадостям. И на меня перешла эта порча, и на все семейства Ужасно, ужасно. Стыдно людям глядеть в глаза, согласитесь, превращаться в кур — не лучшее занятие. Я заберу его домой, в семейной обстановке он быстро поправится и снова превратится в человека.

— Э, нет, Анна Леопольдовна, — воспротивился аристократ-бомж, но сообразив что-то, решил снизойти до ее просьбы. Я согласен отпустить Александра…

— Ивановича, — подсказала супруга.

— Да, Александра Ивановича, — кивнул малый с золотым зубом, — но при одном условии, что вы оставите мне в заложники одно из своих чад, вот, скажем, ее. — Шелковников указал пальцем на грудастую девушку с двумя косами. — Она девушка почти взрослая и не испугается незнакомой обстановки.

— Что вы такое говорите, молодой человек? — вскудахтнула женщина. — Машеньке еще нет и шестнадцати, посудите сами — оставить девушку в номере гостиницы наедине с молодым человеком, по нашим обычаям ее после этого никто не возьмет замуж. Пощадите мать!

Витя, желая быть великодушным, с сожалением оглядел остальных детей и остановился на самом маленьком — шестилетнем конопатом пареньке с желтой головкой и умными глазами, в которых чувствовался петушиный задор.

— Хорошо, если Машу вы не доверяете под мое честное слово, то я оставляю этого огольца, но чтоб его и больше никого. И, кроме того, мне некогда тут за ним смотреть, превратите сынка в цыпленка. Я буду носить его в кармане.

Все семейство возмущенно раскудахталось.

— Витя! — вкрадчиво начала Анна Леопольдовна, которой муж на ухо подсказал его имя. — Вы же сознательный человек, вы должны понимать чувство матери к своему младшему ребенку. Ведь вы комсомолец.

— Нет, я не комсомолец! — воскликнул Шелковников, обрадованный ошибкой. — Меня даже из пионеров исключили в шестом классе. Превращайте этого парня в цыпленка, и чтобы завтра утром Александр Иванович был у меня здесь в рабочем состоянии. Не то я вас сейчас всех проткну скьявоной. Самозванцы! Вы такие же поволжские немцы, как я начальник Бутырской тюрьмы.

Шелковников выхватил из чертежного пенала свою шпагу, но достать ее из ножен не успел.

— Хорошо, хорошо! — завопили в один голос супруги, причем Александр Иванович умоляюще сложил крылья. Мальчишка завизжал, стал отбиваться, но мать насильно превратила его в желтого хорошенького цыпленка.

— Так-с! — сказал Шелковников, к ужасу родителей поймав в кулак желтый комочек. — А теперь, в порядке эксперимента, мне было бы полезно посмотреть, как вы и Машу превратите в курицу. Например, глядя на вас, сразу видно, что вы — вылитая курица, а вот что ваша дочь может курицей стать как-то не верится.

— Молодой человек, это неприлично! Подумайте о чувствах юной девочки, она ведь еще школьница, комсомолка.

Шелковников, не сводя глаз с растерявшейся от неожиданного предложения девушки, возразил: