Дочка, не пиши!

Так и случилось. Испуганная сестренка промолчала. А если бы и сказала, ее легко можно было обвинить во лжи. Мамочка поверила бы сынуле, но не поверила бы мне. Как сейчас не поверили гоминиды и стали обвинять в том, что я лгу. Вот вам и причина, отчего девочки в подобных случаях, как правило, молчат. И вырастая, тоже молчат. Ребенка легко обвинить во лжи, да и взрослую женщину тоже, если знаешь, что обвинение останется безнаказанным. А что делать жертвам? Ведь их жалобы очень часто трудно доказуемы! Особенно когда в этот ужас не хотят верить. И конечно, в самой сложной ситуации оказываются жертвы-дети. Негодные родители их же и обвинят во лжи. И неважно, что этот ребенок сроду в своей жизни не лгал. А как девочке, которую из жертвы сделали виноватой, жить дальше? И что с ней сделает «благородное» общество гоминидов? Ведь куда проще и спокойнее обвинить ребенка в том, что он лжет, чем признать существование подобной проблемы рядом с собой.

А психологические проблемы тогда у меня возникли… Теперь понимаю, что и не могли не возникнуть те дикие страхи. В течение нескольких лет они постоянно доводили меня до ужаса, до холодного пота, до тошноты. От этих вымучивающих кошмаров мне хотелось выброситься в окно… Это в 10—11 лет! И до того они меня довели, что однажды я решилась поделиться ими с мамой, не могла больше носить в себе, задыхалась! Нет, про брата я ничего не сказала, не повернулся язык, просто про сексуальные страхи. На мои слова мать довольно резко заявила, чтобы я выбросила всякую дурь из головы и больше не приставала к ней с подобными разговорами. Но «дурь» сама собой никак не выбрасывалась.

Шло время, страхи не прекращались. Помню, однажды сидели мы перед телевизором, а меня буквально крючило, я не могла с собой совладать, и, видимо, вид у меня был соответствующий. И вот мать поднимает на меня ненавидящие глаза и с раздражением орет: «Прекрати немедленно мне тут идиотничать!» (так она назвала мои страхи), обзывает меня то ли дурой, то ли еще как-то – не помню. Как обычно, от злобы она побледнела, ноздри раздулись, белые губы стянулись в волосок, лицо перекосилось… Я сжалась в комок: в соседнем кресле вальяжно расселся братец-студент. Рот его скривился в глумливой улыбке, взгляд стал масляным и похабным.

Со временем страхи сами по себе утихли. Но не так уж скоро… Успела я помучиться. А главное, поняла, что рассказывать о своих ощущениях маме нельзя, это стыдно, на меня могут заорать, я опять и снова окажусь виновата во всем. Я уяснила для себя – я урод, не такая, как все, мне надо помалкивать и разбираться со своими мыслями, непонятками, страхами и комплексами самостоятельно. Потому что всем, даже маме, я со всем этим омерзительна.

…А потом были ужасы перед насильниками в подъезде и в переполненном транспорте. Все это наложилось одно на другое, в результате у меня просто не могли не возникнуть всякие комплексы и проблемы. Разрешились они уже совсем во взрослом состоянии. А если быть честной, то окончательно только с Женей.

Кто виноват в этой ситуации? Брат? Да, конечно, но главное зло не в нем. Виновата была мать. Бездарная воспитательница, хоть и с дипломом педагога, равнодушная ко всем, кроме себя, хоть и постоянно озабоченная судьбами мира, глупая, хоть и претендовавшая на роль мыслителя, и аморальная донельзя, как большинство ханжей. Есть у меня основания подозревать, что она знала о приставаниях брата…

Два эпизода. Первый. Мне было лет 12, у нас с братом уже были отдельные комнаты. Но однажды возникла какая-то ситуация (то ли ремонт, то ли «набег» провинциальных родственников – не помню), когда родители решили, что нам с братом придется ночевать в одной комнате. И со мной случилась истерика. Сквозь рыдания, с огромным трудом я выдавила из себя, что боюсь ночевать рядом с братом. Мамина реакция была предсказуема – возмущение: «Это же твой брат! Я больше ничего не хочу слышать!» И я заткнулась.

Эпизод второй. Лет десять назад зашел у нас с матерью разговор про психоанализ, про Фрейда. Неожиданно она выдает: «Глупости это все! Тоже мне придумали: судьба человека якобы может зависеть от того, что кто-то его в детстве за пипиську потрогал!» – и она как-то странно сердито и пристально на меня посмотрела. А я опять сжалась, как от удара плетью. И замолчала. Мне не хотелось тогда продолжать этот разговор, потому что появилось страшное подозрение: мама все знает и всегда знала. И теперь таким вот образом профилактирует ситуацию, чтобы я даже не думала позорить ее любимого сына. Ну что ж, тебе удалось оттянуть позор, мама, я молчала до 45 лет. Но сколь веревочке ни виться…