Дочки-матери

Бородин не звонил вторую неделю. Внешне Наташа жила обычной жизнью — утром убегала на работу, в обед бежала на другую, вечером впрягалась в домашние дела и весь вечер косилась на телефон. Телефон не молчал, нет. Он постоянно трезвонил — то Леркины одноклассники, то Наташины подруги. Но тот единственный звонок междугородки она бы отличила из тысячи. Междугородка ее не тревожила. Наташа боялась подолгу говорить с подругами — Бородин может в это самое время прорываться к ней сквозь равнодушные короткие гудки. Что с ним? Как он там? Почему последний разговор по телефону оказался таким болезненным, словно и не было той встречи накануне? И фраза “Не звони мне, я сам позвоню” могла означать что угодно. Ожидание выливалось в настоящую пытку. Люди, общавшиеся с Наташей каждый день, не могли предположить, чего стоило той держаться как обычно. Шутить, обсуждать чужие проблемы, всем помогать как всегда. К концу второй недели она не выдержала и сама позвонила Бородину. Она застала его на работе. От его сухого “да” что-то оборвалось внутри.

— Я не смогла больше ждать, — призналась Наташа. — Эта неизвестность, неопределенность для меня — хуже всего. Я хочу знать, Женя, что происходит?

— Наташ, я ничего не могу сейчас сказать тебе. Кроме того, что уже сказал: мне надо побыть одному.

— Ты меня бросаешь?

Пауза после вопроса заставила Наташу похолодеть.

— Не знаю, — наконец произнес Бородин.

После его ответа Наташе захотелось закричать, обидеть Бородина резким словом, но она только сумела произнести надтреснутым голосом:

— Тогда… пока.

И положила трубку. На секунду она почувствовала себя в вакууме. Земля с ее суетой, возней и шумами вдруг так отдалилась от Наташи, что не стало слышно звуков. Черная пустота плотно обступила ее. Оглушила. Но через минуту земля приблизилась с невероятной быстротой, как мячик на резинке, и обрушила на нее все свои мелочи и плеснула в лицо болью. Звуки за стеной старого панельного дома, которых она раньше не замечала, вонзались в мозг, издевались над ней, над обрушившимся на нее одиночеством.

Так. Нет-нет-нет. Не надо, уговаривала она себя. Ничего еще не случилось. Бывает и похуже…

Она поняла Бородина в тот момент так: он решил испытать себя. Сможет ли он без нее. А она? Он подумал о ней? Ей под силу подобное испытание? Она должна сидеть и дожидаться, когда он там что-то родит! Да кто он такой? Да она найдет себе не хуже! Да она…

Пришла из школы Лерка, заглянула в спальню.

— Болеешь?

— Да, что-то почка…

Лерка из школы может вернуться в двух состояниях: возбужденно-нервном, когда слова и эмоции начинают брызгать из нее фонтаном, или апатично-подавленном, когда она усаживается с булкой перед телевизором и молчит.

Сегодня Лерка, похоже, вернулась в первом состоянии и с порога начала:

— Мам, мне колготки нужны. Опять об этот стул в кабинете биологии зацепила.

— Возьми мои.

— Мам, если по черчению у меня будет в полугодии трояк, то я ни при чем! Она два моих чертежа где-то посеяла, я ей сдавала!

В другое время Наташа обязательно напомнила бы дочери, что та учится не для матери, а для себя, и что тройка по черчению в аттестате может сыграть роковую роль при поступлении. Не хватит одного балла, вот тебе и тройка по черчению. Уж по черчению-то можно и на пятерку постараться!

Не стала… Не до нравоучений. Не хотелось думать о том, на что станет учить Лерку, где возьмет денег на выпускное платье и туфли. Вообще думать о мелком не хотелось. И о Бородине думать было больно, но не думать о нем — не получалось. Он так и лез в голову со своими признаниями, стихами, мечтами.

— Мам, я твои колготки найти не могу, в шкафу их нет!

— Есть, посмотри хорошенько.

А если бы она тогда согласилась? Плюнула бы на все и на всех, уехала бы к нему в поселок? Что бы они поделывали сейчас?

Наташа ясно представила деревянный дом, огонь в камине. Женю в шлепанцах и теплом свитере, себя тоже в свитере. Диван, покрытый пледом. Морозом затянутые окна, скрипучая лесенка наверх, настольная лампа в углу… Весь этот выдуманный уют сжал ее за горло и перекрыл дыхание. Так. Стоп. Это все бабские выдумки. В реальности все по-другому.

Наташа стала отыскивать в памяти какой-нибудь неприятный момент. Что-то оставившее царапину в их отношениях.

— Мам, я возьму видеокассету с концертом? Аня просила.

Вот! Есть такой момент! Кассета!