Дочки-матери

Мишка молчал, вцепившись в свою коробочку с соком, сопел своим носом, из которого как обычно все текло, смотрел на Кирьяна и продолжал молчать. Кирьян вспомнил что ребенок еще слишком мал, значит ввиду своего малолетнего возраста не может объективно оценить и доложить об обстановке в периметре Любкиного дома.

– Иди Мишка, Кольку позови. Пусть придет, тока мамке не говори, что я тут.

Кольке – пять. Он постарше своего братца Мишки, поэтому лучше подойдет на роль разведчика. Кирьян с задумчивым видом пошарил в своих карманах и нашел какую-то лимонную карамельку.

– На, – протянул он ее Мишке.

«Сок детям купила, значит, «детские» получила. Значит, настроение у нее должно быть хорошее!» – оживился Кирьян.

Он успокоился немного. Значит не все потеряно. Значит не придется ему ночлег искать, раз мать из дома выгнала. У Любки он будет жить!

***

Люба лежала в горнице на диване и тихонько плакала, уткнувшись лицом в подушку.

– А ведь ушел, паразит такой! Как же я без него? Хоть и паразит, а привыкла.

Вскочив, она обежала все окна в своей маленькой комнате, выглянула в каждое, сдвинув занавеси и снова размазала кулаком слезы по щеке.

«И кому я теперь такая нужна буду? С двумя-то детьми? А он тоже, гордый такой! Взял, да и убежал. Обиделся! Мог бы понять, что у меня нервы… Что сразу вот и уходить надо было, раз выгнала?»

– Что делать-то теперь? Колька? Мишка? Бегите к деду с бабой и папке-то скажите, чтоб домой шел! – жалостливо попросила она, повернувшись к своим маленьким сыновьям.

Она пригляделась: Мишка-младший тянул Кольку за край майки. Колька грыз купленный ею с детского пособия шоколадку и идти за младшим братом отказывался.

– Там! – отчетливо произнес Мишка, показывая на дверь. – Папа. Там!

Он снова потянул старшего братишку за маечку.

– Мишенька, отпусти Кольку, маечку-то растянешь, что потом носить будешь? Я новое-то тебе не куплю, Колькино будешь донашивать! – попросила сына Люба.

И задумалась.

– Мишка? Ты сказал, «папа там»? А где «там», сына? Во дворе?

Любка порасспрашивала сына и выбежала на крыльцо.

Не было никого во дворе. Только ветерок колышет разбросанные по всему двору куски бересты да мусор. Да колыхнулась в углу двора крапива. Люба вгляделась и приметила затаившуюся в кустах фигуру мужа. Сделала вид, что не заметила ничего и лишний раз прошлась по двору, будто собирая лишний мусор.

Домой она явилась уже другая. Не зареванная и жалкая, а гордая, довольная и выпрямившаяся. И походка у нее изменилась. Вперевалочку она шла.

– Ага, прибежал обратно. Ну и пусть в крапиве-то посидит! Пусть подумает над своим поведением! Может и додумается, паразит такой, что запросто меня может потерять! А где он вторую такую дуру найдет, которая терпеть его такого будет?!

Любка заправила диван, на котором после ссоры с Кирей пластом лежала.

Она подпрыгнула к трюмо, стоявшему в углу, сняла с него сбоку подвешенные на створки зеркала красные мамины бусы, приложила к своей шее. Убрала. Накинула на плечи красивый платок и подхватив на руки младшего Мишку, расцеловала сынишку и закружилась, улыбаясь от счастья.

Хохотнула:

– А не пущу я его! Вот не пущу и все! Пусть там сидит!

…Кирьян поглядел в окно: кружится его Люба, радостная, счастливая.

Обрадовался очень, рот его расплылся в улыбке и будто камень с души упал. Подскочил к двери, дернул ее, да в дом впрыгнул. И подле кружащейся посреди комнаты женщины, в пляс пустился.

– Ты чего тут делаешь? – вскрикнула, опомнившись Люба.

– Танцую, – улыбнулся Кирьян.

Люба шлепнула улыбающегося мерзавца по темечку:

– Тебя в дом кто звал? Никто. Ушел – уходи, принимать обратно тебя не собираюсь!

Люба вытолкала Кирьяна за дверь и закрыла ее на железный крючок. Сама губы нервно покусала: не переборщила ли?

– Дак темнеет уже! Спать то я где буду? Вечер уже! – крикнул в приоткрытое окно Кирьян.

Люба с воинственным видом вышла на крыльцо и свирепо швырнула в ноги мужу старый тюфяк.

– Домой пущу только если увижу, что ты меняться начал!

Тюфяк упал в ноги Кирьяну и от него во все стороны полетели целые «облака» пыли. Тюфяк тот несколько лет в кладовке посреди всякого хлама валялся. От него сыростью несло за версту, в нем дырки были – мыши погрызли. Люба подозревала что внутри тюфяка даже мышиное гнездо прижилось, но проверять свою догадку не хотела. Она все собиралась этот тюфяк выкинуть, да забывала о нем каждый раз.

И вот, пригодился.

Кирьян лишь вздохнул, взял этот тюфяк, расчихался и унес, приспособив его на куче досок, валявшихся у бани.

Голодным Кирьян в тот день не остался: в огороде нарвал полведра огурцов, редиски надергал, малины налопался вместо сладенького. Когда горяченького захотелось, по соседям походил, чаю напился, там же и телефон свой разрядившийся, зарядил.

«Спать тут не буду, просто полежу немного. Я ж не пёс дворовый, чтоб во дворе ночевать, – решил он, укладываясь на тюфяк. – Как уснет Любка, так в дом ворвусь и на законное свое место улягусь. И пусть попробует меня потом со своей постели выгнать! Не бывает таких женщин, что от мужчины в постели отказывались бы!»