В кухне брякнула посуда и оттуда в комнату торопливо выбежал Кирьян. Это средний сын Фаины, двадцатичетырехгодовалый мужчина. Бритая голова, на квадратном лбу – махонькая чёлочка. Новая спортивка с тремя полосками.
– А мне чего достанется? Уже без меня наследство делите? Здорово, зашибись! – в сердцах воскликнул он.
Фаина, Олеська и Юля, уставились на Кирю.
– Ты тут чтоль? – удивилась мать, Фаина. – Как так? Я ж вроде бы недавно дверь на крючок закрыла, чтоб чужие не шастали.
– Туточки я. А что, уже и права не имею к себе домой прийти? – возмутился Кирьян.
Фаина промолчала. Она принялась что-то мысленно обмозговывать, глядя на сына и двух дочерей.
Всех троих своих детей Фаина любит одинаково сильно, но в то же время, особенными «любовями».
Олеська – ее первенец, ее долгожданное дитя. Кирьяша – единственный сын. Ну и Юля – поскрёбыш, младшенькая. Самую маленькую как не любить?
Всех троих Фая любит, всех. И мечтает только об одном: чтобы все трое по жизни крепко друг за друга держались и жили дружно, рядышком.
– Ерунды не мели, Кирюш, – строго молвила Фая. – Твой это дом, твой, никто тебя обделять не собирается. Только ты дома почаще бывай.
Тут Олеська психанула. Нервы сдали. Плечом капризно дернула, из глаз слезы брызнули:
– Хватит, мама, всем нам голову морочить! У меня есть мой капитал, это я его получила, ну отдай его мне! Почему ты им распоряжаешься, ведь никакого отношения к нему не имеешь? Я хочу, значит, я куплю дом и сделаю это сама! В конце концов, капитал дали мне, за то, что я детей родила!
Фаина закачала головой, зацокала языком:
– Ты посмотри, как мы заговорили! На капитал твой я прав имею поболее твоего! С детьми твоими, тебе кто помогал? Папки их, или может быть,
Из-за печки шустро выскочил Лексей, бросился защищать старшую дочь:
– Не обижай дочку, что ты за женщина такая невозможная?
Олеська только рукой в бессильной ярости махнула:
– Да ну тебя, мама! Даже слушать ничего больше не хочу, довольно! Не поможешь мне, так я сама выкручусь, без тебя, с чужой помощью! Я найду, у кого денег занять!
Она убежала, босая, прямо в темноту улицы, скрипнув за собой тяжелой дверью, обшитой с двух сторон толстым ватным одеялом.
Фаина долго сидела за столом, прижав к себе свои деньги. Она думала.
– Ну Олеська, упрямая, вся в отца!
Что поделать, пришлось идти искать девчонку. Дочь, как никак. Олеська нашлась в кладовке – Фая нашла ее по сдавленным всхлипам. Открыла скрипучую дверь – звук утих, и догадливая Фая начала шарить по темным углам, вытянув руки.
– Ну хватит, выходи. Стыдно должно быть, ить не девочка же-подросток, так плакать, – уговаривала она.
Долго сидели мать и старшая дочь темной в кладовке, прежде чем вышли оттуда и направились в дом.
Обе улыбались по-доброму. Лексей, Кирьян и Юлька ждали женщин добрых полчаса.
– Завтра Олеське квартиру поедем смотреть! – объявила Фая.
– Ну вот и ладненько, – заулыбалась Юля. С довольной улыбкой подбежал к жене Фае под бок Лексей. (Подробности разговора выпытывать).
И только вечно-жующий Кирьян ходил взад-вперёд по комнате, поглядывая на довольные лица домочадцев. Он один не радовался перемирию женщин. Ходил, сунув руки в карманы трико, поглядывал на всех мрачно.
– Настонала? – не сдержался мужчинка, поглядывая на счастливое лицо старшей сестры. – Выклянчила, таки, да?
Олеська перестала улыбаться и сверкнула гневно глазами:
– Не твое дело! Ты мои пироги в кухне не подъедай, к жене своей топай восвояси! Как ни посмотрю, вечно ты у нас харчуешься! Тебе что, твоя Любка совсем не готовит?
– Тьфу-ты, а тебе еды для родного брата жалко стало? – скривив лицо в презрительной гримасе, поинтересовался Кирьян.
Он выкрикнул это нарочито громко, отчего встрепенулась за стенкой кухни задремавшая было, мать.
Орлицей выбежала стареющая женщина к детям. Фая не любила ссор между детьми в доме, поэтому всегда вклинивалась в любое недоразумение.
– Что случилось, почто кричите? Девчат разбудите, я ж их еле спать уложила! Кирьян, иди, вели Юльке тебе диван в зале расстелить! Олеська, не буянь, на столе лучше прибери!
Так конфликт был потушен.
Кирьян с довольным видом проследовал за матерью. Он показал сестре язык, а та затряслась от злости и отвернулась к столу.
Глава 3
Тамара была очень, очень зла: вчера вечером из окна своей квартиры она имела возможность узреть пренеприятнейшую картину: к соседке Вике (которую она себе в невестки присмотрела) начал приезжать приличного вида молодой человек.
– Мажор какой-то, – нервно подметила женщина, со злостью задернув шторку.
Викин ухажер ей прямо скажем, занозой засел в самом сердце.
И где его Вика откопала?
Всем то он, как назло, хорош: брючки носит отутюженные, рубашка на накачанном торсе сидит превосходно и лицо лощеное, что у гуся.
И что самое обидное: при нем автомобиль заграничный. Словом, куда уж ее Витьке до Викиного хахаля!
– Вот ведь, какая незадача, – огорчилась Тамара.
Еле дождалась возвращения блудного сына. Методично присела ему на уши:
– Вот, ты всё по девочкам носишься и не видишь, что Вику скоро упустим!