«В какое-то мгновение мне почудилось, что у меня не хватит молока, чтобы насытить твой аппетит, я даже начала мечтать – ты будешь смеяться – о достоинствах Данаид. Я представила, как мое молоко растекается по кровати, течет по простыням, потом на пол, это зрелище вызвало у меня отчаяние, а когда я приложила тебя к груди, больше ничего не оставалось. Или, во всяком случае, осталось слишком мало, чтобы накормить тебя. Еще немного, и я бы поверила, что я плохая мать и, конечно же, я сразу же так и подумала. Кроме того, я вспомнила, как моя мать кормила меня – уже не во сне, а в реальности, – и тут же мне пришло в голову, что она стала бы уговаривать отказаться от кормления грудью: «Почему ты не кормишь из бутылочки? Это же намного проще. Например, я тебя так и кормила, и тебе от этого было ничуть не хуже». Неужели я почувствовала себя плохой матерью из-за того, что сделала иной выбор? Или это она была недовольна, когда увидела, что я делаю по-другому? Она продолжала настаивать: «И с моей матерью было также – моя мать тоже не кормила грудью. Правда, в то время, можно было легко нанять кормилицу. В любом случае, между нами – женщинами...» Она чуть помедлила, прежде чем продолжить: «И, кроме того, между нами – женщинами говоря, для груди это не слишком-то полезно. «Прежде всего», – говорила мне мать, – «если хочешь сохранять красивую кожу, постарайся не кормить грудью». Так вот в чем дело, я не просто сделала нетрадиционный выбор, оказывается, в нашей семье после двух поколений я стала первой женщиной, которая кормит грудью своего ребенка. Более того, я подвергалась (по ее мнению) опасности стать некрасивой и нежеланной. Я прекрасно знала, что все это предрассудки, причем совершенно безосновательные, которые меняются в каждом поколении. К счастью, вокруг меня нашлось немало других людей, которые поддерживали меня в моем решении». Можно побиться об заклад, что два или три поколения назад молодая мать услышала бы противоположные доводы – в пользу грудного вскармливания, при всеобщей поддержке окружающих и царящих тогда нравов.
Было бы наивным считать, что юная мать «ничего не знает»: по меньшей мере, у нее есть собственный грудничковый опыт. Но присутствие бабушки необходимо, чтобы облечь ее ощущения в слова и помочь молодой матери осознать то, чего, как ей кажется, она не знает. В подтверждение этой мысли Луиза Ламбрикс приводит весьма показательные высказывания своей героини: «Эти воспоминания не имели никакой, или почти никакой реальной основы. Конечно, до твоего рождения я знала, что тоже была когда-то младенцем и что моя мать держала меня также, как я сейчас держу тебя – прямо у своего лица. Эти мгновения совершенно стерлись из моей памяти и были недоступны сознанию, но я знаю это, потому что мама и бабушка рассказывали мне об этом, я словно видела своими глазами, но воспоминание, о котором я говорю сейчас, – это совсем другое. Это неопределенное знание, которое само возникло во мне благодаря ощущению, прикосновению твоей такой нежной кожи к моей, запаху твоих волос, пахнущих так же, как мое молоко. Как будто твое присутствие и прикосновение помогли разбудить чувственную, тактильную и обонятельную память. Вот, например, запах лосьона, которым я смазываю твою попку, поверишь ли ты, если я скажу тебе, что узнаю этот аромат? Впрочем, моя мать подтвердила, что он точь-в-точь такой же, как у бальзама, которым она меня пользовала в свое время. И когда я держу тебя на руках, вот так, прямо у своего лица, тысячи картин из моего самого раннего детства всплывают в моей памяти, и хотя эти образы почти все время размыты, иногда они вдруг становятся такими отчетливыми, живыми, необыкновенно яркими. Как будто все это происходило вчера».
Конечно, далеко не всегда мать и дочь испытывают подобную близость, когда дочь сама становится матерью. Но еще реже встречаются случаи, когда дочь не желает такой близости, какими бы не были внешне их отношения. У женщин, которые никогда не знали матери (в случае смерти, отказа, усыновления) и в свою очередь стали матерью, может появиться навязчивая идея об ее отсутствии и причинять им мучительные переживания. Впрочем, появления и возвращения подобных мыслей не избежать, а подчас они могут оказаться даже желательными. В период между сообщением о беременности и рождением ребенка, независимо от того, какую позицию занимает отец, обычно проявляется специфика отношений матери и дочери, которая состоит для дочери в осознании жизненного долга перед матерью, а для матери в необходимости передать дочери эстафету жизни. Для каждой из них – это возможность перераспределения поколенческих позиций, и, соответственно, возможность восстановить справедливость в отношениях друг к другу благодаря появлению третьего, чье место пока что отмечено только символически, и которое далеко не всегда так уж просто уважать и одной, и другой.