Дочки-матери. Третий лишний?

В другой своей пьесе «Школа матерей» (1732), написанной немного раньше, Мариво воплощает более классический образ матери-законодательницы, которая использует исключительно принуждение. Для дочери единственная надежда освободиться из-под ее власти – это замужество, а когда мать напоминает ей, что она «никогда не жила по собственной воле, а всегда только подчинялась ей, девушка отвечает: «Да, но мой муж – это не моя мать». Тремя годами позже, в подобном случае мать-наперсница являет собой радикально отличающуюся и, в конечном итоге, более современную версию. Раздвоенность матери, то есть ее метания между авторитарной позицией, когда она настаивает на своих правах, и противоположной, когда она рассчитывает на доверие дочери, приводит к тому, что дочь принимает власть матери и смиряется с ней – вместо того, чтобы возмутиться или подчиниться вопреки своему желанию. Дочь усваивает ее категорический запрет сочетаться браком с тем, кого она любит, и, если бы жених не прошел испытание и не подчинился бы будущей теще, оно бы закончилось для него печально: Анжелика не только была бы вынуждена отречься от своей любви и против воли выйти замуж за другого мужчину, она должна была бы отказаться также от ответственности за собственную жизнь и собственные чувства, но при этом была бы не способна ненавидеть свою мать за то, что та стала причиной ее несчастья. Ей пришлось бы в одновременно быть и самой собой, и собственной матерью, быть и жертвой, и палачом, в точности, как мать, которая назначила себя доверенным лицом дочери, но при этом оставалась ее матерью, сохранившей свою власть над нею, то есть соучастницей преступления и воплощением карающей инстанции.

В этой совершенно традиционной конфигурации, когда дочери брачного возраста должны были подчиняться родительской власти, выбор позиции «матери– наперсницы» являет собой своеобразный переход к современности, когда дочери завоевывают независимость, но в то же время вынуждены самостоятельно совершать выбор и нести ответственность за собственную непоследовательность, без возможности обвинить в ней кого-то, кроме самих себя. Норберт Элиас замечает, что такой переход принуждения во внутренний мир противоречит по своей сути цивилизационному развитию, так как все, что мы отвоевываем, отстаивая собственную свободу во внешнем окружении, мы вынуждены оплачивать возрастанием внутреннего напряжения[34].

Юная Анжелика мечется и не может сделать окончательный выбор между подчинением материнскому авторитету и собственным правом на любовь, а потому вынуждена соглашаться и с тем, и с другим, так как ее мать замаскировала свою власть попустительством, и, таким образом добилась послушания дочери, не потеряв ее любви. Растерянность и ужас, которые испытывает дочь, – это точная иллюстрация современной ситуации. Дочери, конечно, не обязаны, как в прежние времена, выходить замуж по выбору матерей, но отныне, обретая свое женское предназначения, они должны усвоить унаследованную от матери-законодательницы роль, а, следовательно, дочь перенимает и двойственность матери.

Глава 21 Матери-свахи

Когда дочери достигают брачного возраста, некоторые матери проявляют свою власть не только в том, что могут запрещать или принуждать к чему-либо своих дочерей, но также принимают решение о замужестве и побуждают, организуют и даже выбирают мужей дочерям. В этом и заключается классическая роль матери-свахи и очень широко распространенный обычай (сватовство) в самых различных обществах[35].

Но почему это упорное стремление стольких матерей выдать свою дочь замуж проявляется не только пассивно – как желание увидеть их замужними, но и активно – то есть способствовать осуществлению этого замужества? Тому есть множество причин. Объективно существует некий коллективный интерес всей семьи в целом, с точки зрения управления родовой стратегией. Он обеспечивается благодаря выгодному замужеству дочерей, так как оно укрепляет социальное или материальное положение всех родственников: и настоящих, и будущих. В этом случае мать становится наилучшим представителем общесемейных интересов, при этом самым близким к дочери и способным воздействовать на нее человеком. Это прекрасно осознает героиня из романа Жипа «Свадьба Шиффонов» (1894): «Она так боялась, что я не смогу удачно выйти замуж! Не ради того, чтобы я была счастлива, нет, только из тщеславия».

Субъективно мать, чьей дочери удалось избежать ее излишнего влияния, предпочитает, хотя бы в отдаленном будущем, но все-таки сыграть свою роль, чем быть исключенной из процесса выбора счастливого избранника – своего зятя. Соответственно, она получает возможность вновь «по доверенности» пережить первые волнения влюбленности, которые ей самой теперь недоступны, и идентифицировать себя с юной девушкой, разделить с ней радость помолвки, вспоминая при этом собственное замужество. Как иначе можно истолковать столь горячее желание большинства матерей сыграть роль свахи для своих дочерей, да и для чужих, если представится такой случай?

«Трудный возраст»