Дог-бой

В следующий раз они пошли к «Риму», прихватив с собой Золотистую и Черного. Оба они остались в переулке, а Ромочка вместе с Мамочкой ждали в пятне света у двери черного хода. Мамочка один раз коротко залаяла и села, выжидая и виляя хвостом. Повариха вышла, заметила Ромочку — и оцепенела.

— Меня привела хорошая собака Мамочка, — быстро сказал Ромочка.

Услышав его голос. Мамочка удивленно вскинула голову, потом лизнула его в руку и снова завиляла хвостом.

— Я думала, она бродячая, — сказала повариха, хмурясь.

— Да, — ответил Ромочка. — И я тоже. — Он поднял четыре пальца. — Четыре собаки.

Он позвал Золотистую и Черного. Те вышли из-за угла, но все равно робко жались к стене дома. Подходить ближе они боялись. Ромочка ткнул пальцем поочередно в Мамочку, Золотистую, Черного, а потом в себя:

— Мы четыре собаки.

Толстая повариха рассмеялась. Смех у нее был булькающий, сочный. Черный и Золотистая убежали бы, но Ромочка и Мамочка своей уверенностью держали их на месте.

— Ладно… значит, подать вам ужин на четверых? Сейчас Лауренсия вас угостит вкусненьким!

Еще смеясь, повариха скрылась за дверью. Вскоре она вернулась, неся в руках четыре миски с дымящимися равиоли. Ромочка обрадовался: вот это — настоящий собачий ужин! Повариха передала миски ему, и он отнес их по одной трем собакам, а последнюю взял себе.

— Ты хорошо воспитан, молодой человек. Тебе вилку дать? — спросила повариха.

Ромочка покачал головой и набросился на еду. Он даже покраснел от наслаждения, так ему было вкусно.

Потом довольные и сытые Ромочка, Мамочка, Черный и Золотистая пустились в долгий и опасный обратный путь. В одном переулке они заметили кота; тот зашипел на них, но они даже не стали за ним гнаться. Услышав милицейскую сирену, все завыли. Добравшись до пустыря перед своим участком, они стали бегать и гоняться друг за другом, как маленькие.

Ресторан «Рим» открывался поздно. Чтобы попасть туда, нужно было долго пробираться по чужой человечьей и собачьей территории. Заходя на чужую территорию, стая вступала в потасовки. Иногда приходилось бежать. Тогда они шли в обход, долго рыскали по округе, выжидали и крались по холодным переулкам — в общем, вели обычную жизнь. Если им везло, они добирались до ресторана быстро, но иногда на дорогу уходило полночи. После полуночи Лауренсия кормила их остатками, которые раскладывала на восемь мисок. Домой они иногда попадали только к рассвету — сытые и сонные.

Когда Ромочка впервые привел к ресторану всю стаю, Лауренсия только головой покачала:

— Сколько вас, молодой человек?

— Вот мы все, — ответил он.

Что-то бормоча себе под нос, повариха наблюдала, как он разносит еду оробевшим собакам. Заметив, что себе он снова взял еду последним, она опять похвалила его. После того как все поели, Ромочка поднял с земли миски и вернул Лауренсии. На миг она коснулась его руки своей — мягкой и теплой. Ромочка дернулся, и все же ему стало приятно.

Лауренсию он обожал и нисколько не удивлялся тому, что в его миске еда была получше, чем в мисках остальных. Повариха старалась кормить его не объедками, а чем-нибудь свеженьким и горяченьким.

— Где ты живешь, дикареныш? — спросила Лауренсия, до того напевавшая песню на каком-то незнакомом языке.

Ромочка вскинул голову. Собрался было ответить, но вдруг чего-то испугался и промолчал. Мамочка, умей она говорить, ни за что не выдала бы, где их логово. И даже глуповатый Черный не стал бы болтать. Перед Ромочкиными глазами всплыла яркая картинка: Черный заботливо метит территорию. Ему хотелось рассказать Лауренсии все о себе, но он молча, широко раскрыв глаза, смотрел на нее.

— Нигде, — медленно ответил он.

— Тепло тебе зимой в твоем Нигде?

— Да, в нашем доме тепло и уютно. — Он опустил голову и задумался. Он ее обманул. Рассердится ли она? Посмотреть на нее он не смел.

Мамочка, забеспокоившись, начала тихо подвывать. Пора уходить! Ромочка решил сообщить Лауренсии хоть что-то — в виде извинения. Он поднял голову.

— Меня зовут Ромочка, — сказал он.

Лауренсия просияла и протянула к нему свою толстую руку.

— Иди сюда! — позвала она.

Сначала зарычала Мамочка, потом к ней присоединились остальные. Собаки перестали есть и сбились в стаю.

— Тихо, тихо, — сказала Лауренсия, протянув им другую руку. — Хорошие собачки… я не обижу вашего драгоценного принца. — Она требовательно манила к себе Ромочку.