Догмат искупления в русской богословской науке

Но для определения сущности искупления вместо долга и оплаты архиепископ Филарет избирает в качестве центрального понятия примирение Бога с родом человеческим: «Преимущественное дело, которое надлежало совершить Спасителю и которого никто другой не мог совершить, было дело примирения правосудия Божия с грешным родом человеческим»[59]. «Примирение Бога с человеком есть тайна великая»[60]. «Правда Божия явилась в том, что простила грехи людей не иначе, как наказав за них Христа Иисуса»[61]. «Смертью Христовой Бог примирился с грешным родом человеческим»[62].

Эти положения вполне совпадают с пониманием митрополита Макария, но в дальнейшем оба автора приходят к неодинаковым выводам.

Митрополит Макарий полагает: «Для того чтобы действительно послужить умилостивительной жертвой Богу за грехи человечества и избавить нас от всех гибельных следствий греха, Христос Спаситель благоволил выполнить за нас два условия, понести двоякий крест… Сам исполнить за людей волю Божию, явить в Себе совершеннейший образ послушания… Это первый крест. Воспринять с людей на Самого Себя весь гнев Божий, соделаться за нас клятвою (см.: Гал 3, 13) и потерпеть за нас все, чего мы достойны были за свои беззакония. Это второй крест»[63].

Архиепископ Филарет называет такое различие протестантским: «Последователи Лютера неосторожно объявили себя восстановителями забытого учения о заслугах Искупителя и, под видом надежды на эти заслуги сняв с себя обязанность христианского подвижничества, различали, по видам самообольщения, повиновение деятельное и повиновение страдательное»[64].

Митрополит Макарий полагает, что «Господь Иисус Своими страданиями и смертью принес за нас правде Божией плату не только совершенно полную и удовлетворительную за долг наш, но и преизбыточествующую, и таким образом не только искупил нас от греха, но и приобрел нам вечные блага»[65].

Архиепископ Филарет так представляет происхождение этого мнения: «Фома Аквинский, не умея понять полноту заслуги Христовой, расширял пределы Ансельмовой теории и говорил, что Сын Божий принес удовлетворение преизбыточествующее…

Из мысли Аквинского схоластики вывели заключение о сокровищнице дел преизбыточных, о различии заповедей и советов евангельских, об индульгенциях… Невежество и страсти освятили темное суеверие»[66].

Истолкование митрополита Макария отнюдь не было общепринятым ко времени издания богословия архиепископа Филарета.

Отличия этих систем были отмечены современниками, но, к сожалению, не в пользу обоих авторов[67].

Но едва ли приведенные выше доводы теоретического и практического разума удовлетворяли самого архиепископа Филарета, человека молитвенной настроенности и духовной жизни. Коррективом к его системе, в отношении понимания догмата искупления, можно считать его «Беседы о страданиях Господа нашего Иисуса Христа»[68], где уже нет подобных доводов и само настроение их совсем иное: «Что подвигнуло Отца Небесного пожертвовать Сыном Своим для людей, если не любовь к людям грешным? Так, Крест — проповедник любви Божественной, благости непостижимой… Чего надлежало ожидать от Мессии? Спасения людей? Оно совершено. Тайны Царствия Божия возвещены людям; закон любви открыт и уяснен; путь самоотвержения показан в слове и жизни. Божество открыто людям, как никто в мире не мог открывать Его, кроме Сына Божия»[69].

3. ИЗЛОЖЕНИЕ ДОГМАТА ИСКУПЛЕНИЯ В СИСТЕМЕ ЕПИСКОПА СИЛЬВЕСТРА (МАЛЕВАНСКОГО)

Последняя система догматики, появившаяся в России в XIX веке, — «Опыт православного догматического богословия» (с историческим изложением догматов) (Киев, 1878—1891) епископа Сильвестра (Малеванского) — значительно больше отличается от системы митрополита Макария, чем система архиепископа Филарета (Гумилевского).

Различие это в отношении метода изложения догматических истин и в самом содержании понятия о догмате не осталось неотмеченным в русской богословской науке[70].

Изложение догматов у митрополита Макария строго соответствует заранее определенной схеме: точная формулировка догмата, доказательства из Священного Писания и Предания, затем (не всегда) «соображения здравого разума» и замечания об истории догмата и, наконец, нравственное приложение догмата[71]. Это, может быть, «дидактически весьма пригодное руководство» (проф. Введенский), но при этом совершенно теряется из вида постепенность усвоения откровенной истины церковным сознанием.

У епископа Сильвестра «историко–генетическое исследование догматов» (проф. М. Скабалланович) построено иначе: сперва излагается сущность догматического учения, потом в хронологической последовательности[72] понимание, или истолкование, этой истины в сознании Церкви (у святых отцов и учителей), затем окончательная формулировка его Церковью и последующие попытки истолкования.