Догмат крови

Признаюсь (если кто-нибудь этого до сих пор не понял), что я вовсе не писатель, а историк, профессор, доктор исторических наук, автор нескольких специальных работ по истории России начала XX века. Киевский процесс заинтересовал меня как один из эпизодов политической деятельности крайне правых партий. Ознакомившись с литературой, насчитывающей десятки книг и статей различной направленности[1], я взялся за первоисточники, в частности за мемуары участников этого дела[2]. Трехтомные стенограммы судебных заседаний донесли до меня живое дыхание процесса.[3] Следующим шагом стало обращение к архивам[4].

Интерес к этому делу привел меня в Киев. Было это в конце 80-х годов, еще при СССР, когда существовала Украинская Советская Социалистическая республика. Оформив «квиток дослидника» в тесном читальном зале державного архива Киевской области, я перенес на свой стол двадцать томов следственного производства об убийстве Андрея Юшинского.[5] До революции эти документы хранились в отдельном помещении окружного суда. После гражданской войны здание на Софийской площади заняло украинское НКВД. Чтобы освободить кабинет для замнаркома, старые документы вывалили на улицу, рассчитывая, что их приберут торговки с соседней Бессарабки. Так и разошлось бы следственное производство на кульки для семечек, если бы мимо не проходил юрист еще с дореволюционным стажем, помнивший дело Бейлиса. Он поднял шум, и документы были спасены.[6]

Что ни говори, а подлинники обладают особой магией. При чтении протоколов допросов, у меня возникало странное ощущение, будто я живу сразу в двух эпохах. Отчасти это происходило потому, что после работы в читальном зале я, вооружившись планом города за 1911 год, отправлялся бродить по тем самым местам, о которых шла речь в документах. Улица Верхне-Юрковская была переименована в улицу Отто Шмидта. Знаменитый полярник жил в доме № 32, а в следующем, № 34, обитала семья Бейлисов. На месте дома Бейлиса возвышалась груда земли, которую сгребали бульдозеры. Пройдя дальше, я увидел, что еще неделя-другая и от старой Верхне-Юрковской не останется следа. На улочку наступали панельные многоэтажки, почти все старые лачуги уже были снесены. Строение № 40 сохранилось, но уже было необитаемо. Через покосившиеся ворота я прошел во двор. Шаткие ступеньки вели на верхнюю веранду, дверь оказалась незапертой. В квартире Чеберяков царил разгром, обои висели клочьями, прогнившие потолочные балки угрожающе прогнулись. Тесная кухня, «любимый уголок» хозяйки, маленькая гостиная, еще одна комнатушка, где раньше стояли кровати детей.

Выйдя из заброшенного дома, я осмотрел двор. Вокруг шел обвалившийся, с оторванными досками забор. Легко было представить, как местная детвора пролезает сквозь эти дыры. Вот только на мяле им сейчас покататься бы не удалось. На месте кирпичного завода сейчас большая автобаза. Вместо навесов для кирпича — гаражи, а знаменитая Кирилловская стоянка периода неолита — древнейшее поселение на Подоле — закатана в асфальт. Пещера, в которой два гимназиста нашли тело Андрея Ющинского, не сохранилась, хотя склон горы был изрыт лазами и гротами — вероятно, продолжались поиски легендарных гайдамацких кладов. По заросшей кустарником круче с немалым трудом удалось спустится вниз на Кирилловскую. Хирургическая лечебница и богадельня, построенные на средства Зайцева, были переоборудованы в родильный дом № 2. В советское время здесь родилось большинство жителей Подола, но позже, в 90-х годах, роддом был переведен на другую улицу и сейчас в этих зданиях разместилась фармацевтическая фирма. В пристройке к богадельне, вызвавшей такие споры, сейчас не молельня, а офис.

Еще один уголок старого предместья — Лукьяновское кладбище, куда я, не надеясь на успех, направился разыскать могилу Андрея Ющинского. Около кладбищенской конторы разговаривали несколько старушек, среди них оказалась работница кладбища. На мой вопрос, не сохранилась ли могила Ющинского, похороненного в 1911 году, она с сомнением пожала плечами и пошла посмотреть книгу записей. Кто-то спросил, не могилу ли родственника я разыскиваю. «Нет, — объяснил я. — Было такое дело, его еще называют делом Бейлиса. Евреев обвинили в ритуальном убийстве мальчика». Одна из старушек всплеснула руками: «Ах, Боже мой! Я ведь знаю, о чем идет речь. Я была девчонкой, когда Бейлиса арестовали. У меня и газета сохранилась, где все о суде расписано. Мы с матерью жили на Половецкой, совсем рядом с Юрковской». — «Неужто правду говорят, что евреи резали детей?» — ахнула ее подруга. «Что за глупости! — горячо возразила старушка. — Это выдумки одной дурной женщины, ее звали Верка Чеберячка. Сама со своими дружками убила и задумала свалить на других».