Догмат крови

Щеки люмпен-пролетария покрывала многодневная щетина, а усы, густые и черные, свалялись и обвисли. Что-то в его внешности было необычным, отталкивающим. Приглядевшись, Голубев заметил, что голова бродяги была приплюснута с двух сторон, будто ее сжимали щипцами. От этого затылок человека был сильно вытянут назад, так что голова его, обросшая длинными черными волосами, напоминала положенное на бок куриное яйцо. Одежда на нем была городская, мокрая, заляпанная, пропахшая мочой, но все же когда-то купленная в магазине не за самую дешевую цену. Его голову покрывал облезлый котиковый картуз, на плечи было наброшено пальто с вытертым барашковым воротником. Шею он кутал в кашне грязно-белого цвета. Голубев подумал, что люмпен был из спившихся старших приказчиков или коммивояжеров. Как будто прочитав мысли Голубева, бродяга заговорил, мешая русскую и малороссийскую речь:

— Вы, паныч, не думайте, шо я всегда был босяком. Я на цукерном заводе приход и расход записывал. Тильки жизнь у меня, хоть я и при цукере, с детства была горькая. Мамашу в девицах обманули, обещали под венец, да бросили с обтрепанным подолом. Хотела плод вытравить, не получилось, а при родах мне повивальная бабка голову повредила. Мамаша, царствие ей небесное, женщина была характерная, надо мной, нелюбимым сыном, потиранствовала вволю. Определила в контору, а жалование усе отбирала до полушки, на гулянье али пойти куда — ни-ни, сиди дома. А как она вмерла, так меня словно понесло, захотелось сразу за все отгулять. Стал вести поганую жизнь, пропил все и проигрался в трынку. Запустил руку в кассу, меня отдали под суд. Аблакат Марголин защищал.

— Адвокат Марголин? Арнольд?

— Ну да! Арнольд Давидович, миллионщик, вин самый! — с гордостью подтвердил бродяга. — Он был такой молодой, защищал по назначению. Такой уважительный пан, не гребовал мне руку дать. Речь сказал на суде, аж слезой прошибло! Ей Богу, сам поверил в свою невиновность! Потом мени еще три разу судили, но боле такого аблаката не було.

Бродяга замолк, но желание излить душу пересилило.

— Поверите ли, паныч? — продолжал он. — Судили строго, да не за то. Я грешник, злодей, якого свит не бачил. Креплюсь, креплюсь, потом не выдюжу, побачу якого гарного хлопчика, да и зроблю с ним страшно. Хуже зверя дикого, по справедливости мени следует вбить в грудь осиновый кол. Як мени, гром не разразит, того я не розумию? А судят невиновных, як тот жид Бейлис.

Голубев, присевший на корточки у костра, раздраженно отозвался на последние слова бродяги:

— Да уж, Бейлис невиновен! Откуда тебе знать?

— Мени-то?.. Кому, колы не мени и знати! Тильки не гадал, шо буде такой шум, шо кого-то заарестуют. Не було такого раньше. Выдь, паныч, на Днипро. За газовым заводом полно плотов и барок, а под ними ночуют бездоглядные хлопцы. Никто их не шукает. Про них знае один Днипро… Тильки ответ все равно держать треба, пана Бога не обманешь. Покаяться треба, да острога боюсь… На воле хочу помереть, хоть под дождем, як пес смрадный, тильки на воле… Один конец, вже скоро… — он зашелся в надрывном кашле.

Голубев, отчаявшись раздуть мокрые ветки, встал на ноги.

— Трохи годите, паныч, — едва прокашлялся бродяга. — Хочу вас спытать… Из-за хлопца русского був такий шум… А коли зарезали бы жиденка?

— Что за глупость ты спрашиваешь? Они своих детей в жертву не приносят.

— Це вирно, я тоже разумею, шо из-за жиденка шуму бы не було. Прощайте, паныч, доброго вам здоровьичка.

Голубев зашагал по Боричеву току. Сильный ветер сдул тучи, на темном небе высыпали звезды. Крест в руках Святого Владимира вновь засиял электрическим светом. Приступ отчаяния, охвативший студента после оправдательного приговора, постепенно утих. Он подумал, что Замысловский прав. Важно было осудить ритуал. Надо устроить торжественные проводы обвинителю и поверенным гражданской истицы, дабы показать всем врагам отечества, что патриоты считают киевский процесс своей победой. Более тысячи лет стоит Святая Русь! Немало бед она претерпела, но все выдюжила, крепкая верой православною и властью самодержавною!

«Еще поборемся!» — повторял Голубев, пиная промокшим сапогом обрывок афиши:».. астроли сезона 1913 года несравненной мадемуа…». Обрывок афиши отлетел на голый куст и затрепетал на ветру, как кружевные юбки шансонетки. Были видны только крупные цифры — «1913».

Эпилог

Суд присяжных вынес вердикт о невиновности Менделя Бейлиса. «Но кто же убийца?» — резонно спросит читатель. Детективный жанр имеет свои каноны, и нельзя поставить точку, не назвав имени убийцы. Сложность в том, что все описанное в романе не является вымыслом автора, а происходило на самом деле. Убийство Андрея Ющинского не было раскрыто по горячим следам, и тем более трудно рассчитывать на успех спустя полвека.

Разумеется, у автора есть своя версия, однако прежде чем познакомить с ней читателя, я хотел бы коснутся обстоятельств написания этой книги.

Знакомство с делом