Догмат крови

Миновав церковь Николы Доброго, молодые люди оказались на обширной Контрактовой площади, уставленной грубо сколоченными балаганами. Холщовые шатры и навесы тянулись от старинного Контрактового дома, заклеенного объявлениями, до Самсоньевского фонтана, где обнаженный Самсон разрывал пасть худосочному льву. Предпасхальная ярмарка поражала своим изобилием. Здесь можно было заранее купить все скоромные продукты, необходимые для разговения после Великого поста. Майдан на Подоле был весь заставлен рундуками, наспех сколоченными из досок. Восточный человек продавал цветастые шали, татары стояли за рундуками, заваленными горами казанского мыла, тут же торговали мануфактурой и сапогами. Всякий расхваливал свой товар, не обращая ни малейшего внимания на печальный звон Братского монастыря.

Вдруг студенты увидели молодого щеголя, бесцельно разгуливавшего среди толпы на майдане. Они сразу вспомнили его бледное асимметричное лицо, потухшие глаза за тонким золотым пенсне и капризно задранную верхнюю губу. Он тоже являлся воспитанником Первой гимназии, учившимся несколькими классами старше. Его прозвали Митькой-буржуем, потому что богатые родители давали ему на карманные расходы больше, чем получал жалования учитель гимназии. С той же презрительной миной на лице, с какой он расхаживал по гимназическому двору, Митька-буржуй зашел в балаган-паноптикум.

— Он, поди, на голую русалку глазеет. Догоним его! — заговорщически зашептал Михаил.

— Да ну!

— Пойдем, пойдем! Поднимем его на смех.

Паноптикум был разгорожен ширмами на несколько помещений. В одном из закоулков мелькнуло Митькино пальто. Студенты подкрались на цыпочках, чтобы застать бывшего одноклассника врасплох. Их замысел почти удался, но в самую последнюю секунду, когда они собирались заулюлюкать, Митька-буржуй услышал за спиной шорох и обернулся. Его белое лицо исказила судорога, пенсне упало и повисло на витом шнурке. Но студенты оторопели еще больше. В Митькиной руке отливал вороненой сталью браунинг, а у ног раскинулся труп в синем фраке. Губы убитого были сложены в сардоническую улыбку, по белоснежной манишке стекала густая струя крови.

На несколько мгновений вся группа застыла в немой сцене. Первым опомнился Митька-буржуй. Он пробормотал что-то сквозь зубы, сунул браунинг в карман и быстрым шагом выбежал из паноптикума. Студенты глянули друг на друга, перевели взор на распростертую на полу фигуру и безудержно расхохотались. Восковая кукла президента Французской республики Сади Карно, пронзенного анархистским кинжалом, была таким же персонажем паноптикума, как русалка с чешуйчатым хвостом и горилла, похищающая девушку.

— Митька-то! Ой, не могу! — согнулся в три погибели Михаил. — С браунингом! В воскового президента целился! Чай, террористом себя воображает!

— Он бы в штаны наложил в ста саженях от любого министра. Кушак в кармане! — надрывался Владимир.

Все воспитанники Первой гимназии отлично знали, что означают слова «кушак в кармане». Раз в году между первым и вторым отделениями происходило генеральное сражение. В условленное время раздавался разбойничий посвист, гимназисты сбегались в сад, несколько минут шла взаимная бомбардировка каштанами, после чего сходились врукопашную. Дрались все, кроме слабосильных и малодушных, коим гимназический кодекс чести предписывал снимать кушаки. Митька-буржуй первым прятал кушак, презрительно цедя сквозь зубы, что считает кулачную потасовку ниже своего достоинства.

Когда юноши отсмеялись, Голубев заметил:

— Конечно, вам легко было! С вашей стороны и Патька, и ты, и вообще все хлопцы как на подбор. А попробовал бы ты с такой слякотью!

Его до сих пор брала досада, что второе отделение всегда одерживало верх. В первом отделении бойцов можно было пересчитать по пальцам одной руки, остальные не выдерживали напора и позорно бросали товарищей на произвол судьбы в лице инспектора Бодянского и старшего педеля Максима.

Удары колокола напомнили Владимиру, что он опаздывает.

— Так ты не поедешь на похороны? — спросил он товарища и, выслушав отрицательный ответ, разочаровано буркнул: — Как знаешь!