Догмат крови

— Я знаком с достойным пастырем, который священствует неподалеку. Это отец Федор, настоятель Кирилловской церкви.

Студент умолчал о том, что отец Федор Синькевич, будучи одним из руководителей «Двуглавого орла», живо интересовался делом Ющинского.

— Кирилловский настоятель? Поедет ли он на Гору? — засомневалась Вера.

— Я пошлю брата, — пообещал студент.

Вера Чеберяк вытерла рушником пот с лица сына, попробовала его лоб и нехотя согласилась:

— Чего же! Я разве против. Только исповедь, видать, будет глухая. Отходит Женечка, ненаглядный мой, — глухо зарыдала она.

Голубев направился к двери, в коридоре его нагнал Полищук.

— Поскорее везите священника, — зашептал сыщик. — Ох, вертит она! Видали? Едва Женька начинает говорить, она закрывает ему рот поцелуями.

Владимир объяснил брату, что надо срочно привезти отца Федора, и остался на террасе. Студент подумал, что вечерняя служба в Кирилловской церкви уже закончилась. Впрочем, сторож должен впустить брата в прохладную темноту церкви, расписанную безумным Врубелем, туда, где со стены глядит безбородый и безусый Моисей и в ряд шествуют темноглазые и темнолицые пророки, неприятно похожие обликом на Бейлиса и Дубовика. Потом брата пригласят пройти за витые мраморные колонны иконостаса в алтарь, где разоблачается отец Федор. Он, конечно, устал, ехать ему не захочется, тем более что приход чужой, но брат скажет, что исповедоваться будет Женя Чеберяк, приятель Андрюши, и отец Федор, разумеется, согласится.

Видимо, уговаривать отца Федора пришлось довольно долго, или брат не застал его в церкви и вынужден был потратить время на розыски. Полищук уже несколько раз выходил из квартиры со словами, что мальчик вот-вот кончится, а священника все не было. И только когда наступила полная темнота и зажглись керосиновые фонари, на улице послышался цокот копыт. Отец Федор, в лиловой рясе, туго обтягивающей студнеобразную гору живота, грузно поднялся по деревянной лестнице.

— Поправился, сын мой?

— Кажется, батюшка, — отвечал студент, лобызая длань священника. — Я поправился, а мальчик умирает.

— Огорчительно, однако будем уповать на милость Божью, — сказал отец Федор, входя вместе со студентом внутрь, и сразу же определил опытным взглядом: — Дите при смерти. Прошу всех покинуть комнату, пока я не закончу таинство.

— Я мать, я должна быть рядом. Вдруг понадобится помощь, — возразила Вера.

— Оставьте их наедине, — Полищук потянул ее за локоть.

— Отлезь, зараза! — крикнула Чеберяк, и от её громкого возгласа Женя очнулся и болезненно застонал.

— Хорошо, оставайтесь! Только Бога ради не бесчинствуйте у постели умирающего, — взмолился священник.

Все, кроме матери, вышли на террасу. Глядя вниз, Голубев припомнил, как на этой самой лестнице мальчик отказывался от леденцов, и мысленно посетовал: «Эх, Женя, не ту руку ты отталкивал! Меня боялся, а от чужого угощения не уберегся!» Из квартиры донеслись женские причитания:

— Ой, сыночек мой ненаглядный, на кого ты меня покинул!

Все стоящие на террасе сняли головные уборы. Через некоторое время из квартиры вышел отец Федор и смиренно возвестил:

— Душа отрока отошла в мир иной, где несть радостей и печалей. Уповаю, что он обретет покой в селениях праведных, ибо он покинул нашу грешную юдоль, причастившись и совершив все положенные христианину обряды.

Прочитав в глазах сыщиков безмолвный вопрос, он добавил совсем другим, деловитым тоном:

— Перед смертью мальчик ничего не сказал.

Когда священник, поддерживаемый братом Голубева, начал спускаться по лестнице, Владимир тронул его за рукав рясы.

— Святой отец! Вы опасаетесь ненароком выдать тайну исповеди или Женя действительно промолчал?

Отец Федор ответил:

— Перед смертью мальчик пришел в себя и перестал бредить. Когда я причастил его и отошел от кровати, он тихонько позвал: «Батюшка». Я спросил: «Что, дитя мое?» Женя явно хотел поведать о чем-то очень важном, но не решался. Потом он снова впал в забытье и не проронил ни слова до самой кончины.

Глава тринадцатая

25 августа 1911 г.

Киев усердно готовился к высочайшему визиту. Генерал-губернатор в разговоре с полицмейстером выразил пожелание, чтобы государь остался особенно (сделав ударение на этом слове) доволен посещением города; полицмейстер передал это пожелание приставам, присовокупив: «Сами понимаете, в случае чего с нас строго взыщут»; приставы приказали околоточным надзирателям обеспечить чистоту и порядок; околоточные, уснащая речь непечатными словами, велели городовым взять за жабры дворников, и вот уже третью неделю город вовсю скребли и чистили.