Догони свое время

Народ молчал. Долгое общение с правоохранительными органами приучили этих людей не доверять милиции, остерегаться её, и при первой же возможности уходить из-под её пристрастной опеки.

Здесь было явно что-то не так, и народ растерялся.

– Говори, начальник, что делать будем? – хмуро спросил Кальмар, тоже ошарашенный действием казённой службы, не отмеченной раньше ни в каком милосердии.

– Пока пей, – поднёс Кальмару стакан всё тот же стражник, который распоряжался провиантом. Затем, посмотрев на внушительный вид этого, не похожего на остальных, «бича», набулькал из канистры до краёв гранёное стекло. – Пей, потом разберёмся!

Сладкая дрожь прошла по всему ряду порченых алкоголем и безграничной свободой людей. Измотанные голодом, долгой дорогой, и вынужденным воздержанием, они возликовали. Ещё никогда не приходилось им угощаться из рук заклятых врагов. Кого-кого, а милицию они знали изнутри.

Свою порцию, хоть и без жадности, но выпил и Валёк, который хотел было отказаться от спиртного, и потянулся к закуске, но стражник ударил его по руке:

– Здесь не еда и не манна небесная, а закуска!

Пришлось выпить жгучий, отдающий жжёной резиной, спиртовой суррогат. Голод не тётка, а дядька с хлыстом.

Наутро от дармовой выпивки, вопреки расхожему мнению, у моего школьного друга болела не только голова, но и всё нутро.

Лёжа на дощатых нарах в бараке типа «сарай», Валёк, корчась от резей в области живота и печени, тихо стонал. Так обычно стонет и скулит больное животное, забившись в глухую чащобу, не имея возможности себе помочь. Недавняя встреча с прелестной незнакомкой и всё случившееся за последние сутки, благодаря этой встрече, теперь подарило его беспокойному и пытливому уму кучу вопросов, и один был самым неразрешимым: как жить дальше?

Соприкоснувшись вплотную с гибельным бытом новых товарищей, он ощутил себя утлой соринкой в водовороте захлестнувших его неудач. Вот они, эти воплощённые неудачи, кашляя и чихая, матерясь и густо сморкаясь, ворочались рядом на точно таких же нарах в два яруса, ещё пахнущих смолой и древесным соком.

Сырые и тяжёлые доски ассоциировались с бренностью жизни и её неизбежным концом…

15

Заботливые стражники, доставившие портовых бродяжек сюда, спали в маленькой, но добротной пристройке, срубленной не из горбылей и досок, как приютивший бичей сарай, а из коротких крупных брёвен; из них обычно рубят себе зимовье заботливые охотники и промысловики.

Вернее, пристройкой к зимнику можно назвать тот сарай, где спали изломанные жизнью и строптивым характером бывшие люди. А зимник был, судя по тёмным прокопчённым временем и дождями брёвнам, срублен гораздо раньше, и служил исправно не одному поколению добытчиков. И охотничье зимовье, и приделанный на скорую руку сарай, прятались за широкой стеной густого можжевельника, поэтому пристанище и не было замечено сразу в таёжной чащобе любопытным до всего моим несчастным другом.

Истину говорят русские сказки, что утро вечера мудренее.

Народ потихоньку, не без жалоб, стал приходить в себя, и по мере протрезвления понял: они в капкане, который вроде бы и не жмёт, но и не даст вырваться на привычную волю.

Рабы двадцатого века. Отсюда хода не было в любую сторону. Тайга-матушка пережуёт и проглотит, попробуй только сделать шаг в сторону. Да и стражники – вот они, бодро разминаются после сладкой ночи возле железной объёмистой бочки с водой, по пояс голые, крепкотелые, поигрывая мускулами.

Валёк ломал и без того больную голову, соображая: зачем этим двум мордоворотам потребовалось в тайге, за сотни километров от человеческого жилья, превращать вырубку в золотоносное, как говорили стражники, поле. Что здесь может вырасти?

Тут пней и разлапистых корневищ, узловатых и крепких, как жилы стального троса, не счесть. Их не выкорчевать и не выковырнуть из лежалой вековой таёжной целины.

– Мы в первый день, подгоняемые пинками этих оборотней, так навкалывались, что те пеньки и колоды до сих пор в снах кошмарных стоят, ей-богу! – Валёк размашисто перемахнул себя крестом. – Ну, думаю, на такой работе долго не протянуть! Передохнем мы здесь все и пойдём на корм зверью; медведю да куницам разным, они мертвечатину ох как любят. Бежать надо! Бежать! Всю первую ночь мучился я одним вопросом: зачем надо такими гестаповскими приёмами внедрять передовые методы Макаренко и Сухомлинского? Зачем надо? Может, теперь для такого народа, как бомжи, там наверху, такую муку придумали в воспитательных целях?

16

Зачем было надо двум работникам милиции, из приморского города, в глухом таёжном углу, у чёрта на куличках, где только медведь хозяин, а прокурор – волк, организовывать «сельхозартель» Красный Хомут по разработке лесного пепелища, пала, совсем непригодного для любой полевой и огородной культуры? – над этим мучил голову не один Валёк.

«Концлагерь, однако!» – толковали друг с другом зачумлённые мужики.

А вопрос этот врастал совсем в другую почву…