Догоняй!

Джун немного знал о динозаврах из учебников. Это такие вымершие чудища, вроде драконов. Внутри поневоле встрепенулось давно забытое предвкушение чуда, какое он всякий раз испытывал, входя в кинотеатр.

Зал, наполовину полный, гудел, как пчелиный улей. Большинство кресел занимали американские офицеры из младшего состава, многие в обнимку с японочками. В общий гомон то и дело вклинивались девичьи взвизги, когда кто-нибудь из ухажеров давал излишнюю волю рукам. Несколько чиновников-японцев с застывшими улыбками вперились в белый экран, не желая видеть, что творят бака-гайдзины.

– Я с детства бредил динозаврами, – говорил Дункан, прокладывая путь между кресел. Он будто сбросил пару десятков лет, превратившись в мальчишку, который пытается заразить своим увлечением школьного приятеля. – Ты когда-нибудь видел рисунки Чарльза Найта? А «Затерянный мир» О’Брайена? «Кинг-Конга»? Бронтозавриху Герти? «Миллион лет до нашей эры» – piece of crap! Нацепили на аллигаторов гребни, на свинью рога, обвешали слона медвежьими шкурами, а поди ж ты, чуть ли не «Оскар» за спецэффекты! Кто-нибудь должен переснять этот фильм. Нет, «Фантазия», конечно, целиком прекрасна, но эпизод с динозаврами! Это магия, понимаешь, настоящее волшебство…

– Hey, Dan, – прервал его излияния офицер в соседнем ряду, обнимавший за плечи пухленькую школьницу, – what a ugly girl you have[90]?

– It’s a boy, – с ухмылкой ответил Дункан. – And if you, Stevie, have any thoughts on this, do not hesitate to tell me[91].

Американцы взорвались хохотом. Джун, не понимавший причины их бурного веселья, ощутил себя ягненком в окружении волков.

Они с лейтенантом заняли места в пятом ряду. Лейтенант, к великому ужасу Джуна, сразу водрузил ноги в нечищеных ботинках на спинку кресла впереди. Сидевший в нем офицер о чем-то шептался со своей спутницей и ничего не замечал. Похудевший портфель Дункан пристроил на сиденье рядом. Джун вжался в кресло, мечтая просочиться в обивку.

Наконец огни начали меркнуть. Прежде чем свет погас окончательно, Джун бросил взгляд на своего неприятного спутника. Глаза Дункана сияли предвкушением, на губах играла улыбка.



– …Вот так за пару сапог полегли остатки нашего славного взвода!

Костерок, разведенный на пятачке у одинокой стены, тихо потрескивал, бросая тени на изможденное заросшее лицо бродяги. Он стянул сапог, звучно поскреб усеянную струпьями стопу в разводах грязи и заискивающе спросил:

– Вы действительно убьете меня теперь, господин?

Человек, сидевший напротив, молча кивнул и поднялся на ноги, слегка покачиваясь. Его голову перехватывала повязка-хатимаки в желтых и бурых пятнах, алый круг восходящего солнца циклопьим глазом горел во лбу.

– Ах, господин, – бродяга хлопнул себя по узловатым коленям, торчащим из драных брюк, – какое счастье, что я на вас набрел! – Он так низко поклонился, что язычки пламени чуть не лизнули всклокоченную бороду. – Вы один согласились даровать мне избавление! Вы добрый дух, не иначе!

– Нет, – промолвил его собеседник, – я демон.

Меч сверкнул в свете костра и рассек шею безумца. Клочья срезанной бороды разлетелись черным пухом. Голова запрокинулась на шматке плоти, косматым затылком ткнувшись между лопаток. Из рассеченной трахеи вырвался клокочущий свист, пузыристая кровь взметнулась фонтаном и дождем пролилась в огонь, зашипев на раскаленных угольях. Бродяга повалился в костер, притушив его своим телом, – голова так и покоилась у него на спине, устремив помутневший взор в небеса, счастливая улыбка залипла в залитой кровью бороде.

Глядя на убитого, Атомный Демон нахмурился. Еще недавно он бы с одного замаха снес голову начисто, но удар по черепу не прошел даром. Собственное тело плохо слушалось его, голова трещала, в левом глазу постоянно мельтешили какие-то белесые инфузории – должно быть, отслоилась сетчатка. Ему казалось, что, если он снимет повязку, голова раскроется, как цветок, и мозги шмякнутся наземь. Но боль, день и ночь стучащая в стенки его бедного разбитого черепа, словно обезумевший узник, не могла сравниться с болью в сердце – нестерпимой, раздирающей, какую может причинить лишь предательство. Стыд постоянно жег его изнутри. Из-за его гордыни и глупости, из-за преступной, детской доверчивости погибли двое славных, верных ребят, а священная миссия оказалась под угрозой. Он покончил бы с позором, вспоров себе живот и вывалив кишки на кафельный пол убежища, но оставалось незавершенное дело, а отец учил его все доводить до конца.

Атомный Демон достал из кармана платок и хорошенько протер лезвие, прежде чем вогнать его с лязгом в ножны. Хороший боец всегда следит за чистотой своего клинка и своих помыслов. Постоял немного, глядя на мертвеца. Запах обожженной немытой плоти и ставшая уже привычной дурнота не могли омрачить легкого удовлетворения. Искалеченный или нет, он все-таки совершил благое дело, освободив очередную слабую, сгнившую душу, а значит, карма будет благоволить ему. Еще повоюем!