Догоняя правду

— Пап, это, конечно. все очень познавательно, в другой раз я бы и послушал, а Дора где?

— А, рыжая фурия ваша? Отдыхать изволили, пришлось утихомирить, — Карл Францевич потеребил платок на шее холеными длинными пальцами и кинул взгляд на дверь. Хмыкнул и попытался привстать с кресла. Но Егор неуважительно толкнул антиквара в грудь, отчего пуговичка с бежевого вельветового пиджачка оторвалась и упала на мрамор.

Милки испуганно посмотрел на дядю.

Людмила тут же поставила гитару рядом с диванчиком и встала рядом с папой Карло.

— Что творишь, Антихрист? — дрожащий голос ее завибрировал, сорвался на зловещий шелест.

Женщина резко накинула платок на голову, повернулась к иконе, что стояла над камином и начала громко читать молитву. Голос становился тверже, звучнее, каждое слово божье припечатывало, будто станком ложился тут же оттиск его на бумагу:

— Избави меня, господи, от обольщения богомерзкого и злохитрого антихриста, близгрядущего, и укрой меня от сетей его в сокровенной пустыне Твоего Спасения. Дай мне, Господи, крепость и мужество твердого исповедания имени твоего святого….

— Святая простота, ты это комедию тут не ломай, и поведай заодно Господу своему как ты перед Серегой своим ноги раздвигала, богобоязненно или в очереди из наложниц не до этого было? Прости, Миха! Не удержался. Да, черт в рясе твой отец. Но мы же не в ответе за своих родителей. Знай это! — Егор глянул через плечо на растерянного парня с вжавшейся шеей по самый подбородок в воротник куртки. Мила застыла восковой свечой у иконы, не поворачиваясь. — Где девчонка, тебя спрашиваю? Ты извращуга что-ли? Я не посмотрю на нашу дружбу былую с сыном твоим. Пусть покоится с миром. Он в отличие от тебя мужик с понятиями был.

— Егор, полегче, жива, говорю же, в здравии, почивает. Да, вкололи снотворного. Брыкалась, будто кобыла необъезженная, а когда ее …ну, коня, Нерта моя поцарапала….

— Что с Икаром? — одновременно к заикавшемуся Карлу повернулись Людмила и Мишка, глядя и с испугом и вопрошающе.

— Ну…ээ…на бастурму, думаю, сгодится. Вы же фермеры, вам виднее, — голос старика стал тягучим и гадливым, с издевкой. Кадык дернулся на дряблой коже и замер. Шелковый платок змеей скользнул к антиквару на колени и сложился клубком. — Пристрелили. чтоб не мучился.

— Падла ты батистовая, Николай Федорович! — Годзилла тряхнул старика за грудки. — Веди к девочке, забираем ее. Нагостились, — Егор огромными ручищами поднял антиквара и поставил на цыплячьи ножки.

Людмила перекрестилась:

— Иудушка. А показался приличным.

— Заткнись, Милка, тебе все приличными кажутся, кто по ушам ботву развешивают.

— Друзья, давайте же обсудим, мы с Дорой не закончили. Часть ее земель незаконно используются. Как на промышленных землях может находиться ферма? Мои юристы уже занимаются этим вопросом.

— А эти земли не только ее, — вставил Мишка. — Плохо они у вас работают.

— А чьи же? Видите, мы можем вести адекватную беседу! Может быть присядем, — папа Карло умоляюще взглянул на Годзиллу. Рука его потянулась к круглому столику из малахита. Цепкие пальцы подхватили ловко колокольчик и тот звонко запел.

В дверях залы возник дворецкий и два амбала в черном.

— Папа, звал? — выпалил тот, что поздоровее.

— Тимофей, справьтесь о здоровье гостьи! Без вольностей. Если очухалась, приведи!

Люди в черном исчезли. Дворецкий в позе гвоздя с погнутой шляпкой не дышал в проеме.

— Свободен, Спиридон! — лакей исчез.

— На хрена тебе эти мутки, Федорыч, че хочешь? Не канает эта твоя галиматья, земли — не земли.

— Серафима ему нужна, все из-за нее. Бабуле птичка доложила, что есть у вас комната с картинами, а на них Симка даже голая есть. И в платьях всяких старинных. Короче, маньяк, вы. По ходу, — осмелел Милки.

Людмила снова начала истово креститься, закрыв глаза. Только губы еле шевелились.

— Симку? Нашу Симку? Мою…. — кулак занесся над лицом Карла с выпученными глазами. Жиденькие волосики его разметались во все стороны метелкой, на лбу выступил пот.

— Я с наилучшими намереньями, люба она мне. Женюсь, голубчик, Годзиллушка, проси что хочешь. Я ж тебе так помог, а ты добра не помнишь! Ой, не помнишь, — рот его скривился в притворную ухмылку, изображающую разочарование.