Догоняя прошлое (СИ)

С этого дня моя жизнь превратилась в настоящий калейдоскоп. Со мной заключила договор еще одна, более известная и крупная галерея. Но и галерею Моррисона я тоже не бросал. Правда, теперь вопрос оплаты носил чисто финансовый характер. Ирвин снимал свой процент с продажи и больше не пытался залезть мне в штаны. Думаю, он прекрасно понимал, что я мог в любой момент развернуться и уйти, а это ему было совершенно не выгодно. Меня заметили, а картины стали приносить доход. Все же Ирвин оказался, в первую очередь, бизнесменом.

Да, моя жизнь изменилась. У меня появились новые знакомые, я стал посещать разные приемы и вечеринки, налаживать связи, без которых здесь, в Нью-Йорке, просто нечего было делать, хотя, выматывающая работа над картинами, оставляла мало свободного времени. Да и рука частенько напоминала о себе, не давая быстро работать. Но, как бы мне не хотелось, эти мероприятия теперь являлись неотъемлемой частью моей жизни. Я не мог их игнорировать, если хотел быть в гуще событий и выставляться дальше. Город диктовал свои условия. Жизнь бурлила и не давала передышки, не давала стоять на месте и оглядываться назад. И мне это нравилось. Я постепенно погружался в Нью-Йорк.

Деньги от проданных работ на последующих двух выставках, позволили мне уже через три месяца переехать в другую, более приличную квартиру, которую теперь я снимал один. Конечно, до шикарных апартаментов было еще очень далеко, но все же я считал это шагом вперед.

Мы тепло попрощались с Шоном. Я пообещал, что буду звонить и заглядывать к нему.

Брайан, хоть и без особого восторга, но все же одобрил мое новое жилье, когда появился в Нью-Йорке. В его представлении это был уже не скворечник, а собачья конура. Ну, чтобы он там не думал, меня моя квартира вполне устраивала. Да и потом, ему ли жаловаться? Вряд ли он будет в ней частым гостем.

Больше я не звал Брайана на выставки, а просто говорил, когда они будут, и он сам решал приезжать или нет, сможет ли вырваться. Теперь я не ждал его, как раньше. Так мне было легче, да и Брайану, думаю, тоже. Ведь нет ничего хуже, чем ждать и догонять. А если не приходится ждать, то не приходится и разочаровываться. Конечно, иногда я все же расстраивался, когда он не мог приехать на особенно удачные мои работы, но со временем смирился и просто перестал обращать на это внимания. Мы жили в разных городах, каждый своей жизнью, и я, наконец, принял это.

Правда, Эммет с Майклом приезжали пару раз, но и у них была своя жизнь. Эммет частенько путешествовал с Дрю и его командой, а Майкл не хотел оставлять Бена и на день, у которого последнее время немного ухудшилось здоровье.

К моему стыду, я редко звонил Дэбби. Она каждый раз устраивала мне разнос за это, но потом все равно смягчалась, долго обо всем расспрашивала и давала советы.

Да я и матери звонил не часто. Она с Такером собиралась переезжать в Атланту. Там же уже год жила Дафна.

Связь с Питтсбургом постепенно слабела. Я больше не принадлежал ему. Думаю, это было вполне закономерно.

Все изменилось, хотя, мы с Брайаном все же пытались сохранить видимость прежних отношений. Если я долго не звонил или не отвечал на звонки, Брайан знал, что я работаю. Но когда он приезжал, я по возможности откладывал все, и мы не вылезали из постели, отчаянно трахаясь. Именно так. Мы уже не занимались любовью, как это бывало раньше, мы трахались, будто в последний раз, будто боялись не успеть насытиться друг другом. Мы оба понимали это, но никогда не обсуждали. Я не знаю почему, но мы упорно молчали и делали вид, что все по-прежнему. А ведь по-прежнему уже ничего не было. Наши встречи больше походили на болезненную пытку, как будто мы специально мучили друг друга. Только я успокаивался и привыкал жить без Брайана, как он появлялся, и все летело к черту, все начиналось сначала.

Я пытался понять, что со мной происходит, что происходит с нами? Но если честно, мне просто не оставалось времени на долгие раздумья. Я снова окунался с головой в свою нью-йоркскую жизнь.

Брайан больше ни разу не сказал мне, что любит. Очевидно, он считал, что одного раза мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Это же Брайан! Конечно, я не нуждался в этих словах каждый день. Но иногда, мне так отчаянно хотелось их услышать. Боже! Я все еще оставался маленьким глупым педиком.

Брайан чаще всего молчал, пока я рассказывал ему о своих заказах, о выставках, которые он пропустил, о новых знакомствах. Не знаю, было ли ему это действительно интересно. Думаю, что нет, но он внимательно слушал, правда, не комментировал и не отпускал своих саркастических замечаний, как это было раньше. Он просто слушал и молчал, а о себе и своей работе, о нашей «семье» говорил мало. Но когда уезжал, то неизменно, с какой-то грустной улыбкой повторял: « Я очень рад за тебя, Солнышко!»