Догоняя прошлое (СИ)

Забавно, но до Филадельфии оказалось почти столько же миль, сколько и до Нью-Йорка…

2018 год. Версаль.

Джастин

- Господи! - я стукнул кулаком по дивану. - В этом весь чертов Брайан Кинни. Он просто невероятен!

Брайан так ничего и не сказал мне о Нью-Йорке. Хотя, что изменилось бы? Возможно все, а возможно и ничего. Возможно, было уже поздно. Ведь не только расстояние разрушило наши отношения, правда, в тот момент я еще не понимал этого. Я погрузился в свою новую жизнь, новые отношения и в живопись. У меня не было времени оглядываться назад. Я не сомневался, что и Брайан пошел дальше. Ведь я хорошо знал его, знал, как ни кто другой, или мне это лишь казалось?

И только читая эти строки, только осторожно прикасаясь к воспоминаниям Брайана, я в полной мере осознал, какую боль пережил он, как тяжело ему было смириться с нашим разрывом и со своим разбитым сердцем. Конечно, Брайан никогда и никому не рассказал бы того, что творилось у него внутри. Даже Дневнику он тогда не доверил свои чувства. И только спустя год... Спустя целый год, он в своей обычной небрежной манере озвучил, происходившее с ним. Да и то, я думаю, что это была лишь малая часть правды.

Как бы там ни было, мы пережили этот первый, самый трудный год. Пусть и по-разному, но пережили. И несмотря ни на что, я всегда с теплотой вспоминал то время.

Для меня это оказался важный год. Три галереи заинтересовались моими работами. И если галерея Моррисона была не такой престижной, то две других считались довольно известными. А к концу года, когда число заказов на мои работы несколько увеличилось, у меня появился агент. Эллис сама пришла ко мне и предложила свои услуги. Честно говоря, я немного растерялся. Я не мог понять, как она не боится связываться с молодым, начинающим художником. Естественно, я задал ей этот вопрос и получил простой ответ. Эллис заявила, что у нее нюх на таланты. А таланту, тем более начинающему, тяжело пробиваться, ему нужно помогать. Это бездарностям легко, они сами везде пролезут. По словам Эллис, теперь мне оставалось только творить, а всеми остальными вопросами она займется сама.

А еще был Джек, который поддерживал меня, как мог. Надежный, спокойный, любящий. После нашего разрыва с Брайаном, еще около трех месяцев мы с Джеком оставались друзьями, а о том поцелуе не вспоминали, делая вид, что ничего и не произошло. Джек не торопился и меня не подталкивал. После своего признания, он, казалось, успокоился и терпеливо ждал. А мне пока хватало только дружеских отношений. Нам было хорошо вместе. При встречах мы болтали обо всем на свете. Иногда Джек удивлял меня, когда вдруг звонил посереди каких-нибудь важных переговоров и спрашивал, пойду ли я с ним на ужин, или какой цвет у моей краски, которую я сейчас использую. И он никогда не шептал, как скучает и прочую сентиментальную чепуху.

Единственное о чем он не расспрашивал, так это о Брайане и о моем прошлом, и я был благодарен ему за это. Как бы я не относился к Джеку, как бы ни доверял, но это оставалось моим, и только моим. И я не собирался впускать ни его, и никого другого в тот уголок моей души, который по умолчанию принадлежал лишь Брайану. Всегда. Даже тогда, когда я окончательно перестал думать и вспоминать о нем, открывшись новой жизни. Возможно, это было неправильно, нечестно по отношению к Джеку, но по-другому я не мог.

Мы стали близки через три месяца после расставания с Брайаном. Я уже говорил, что память странная штука. Столько лет прошло, но я помню тот наш первый раз с Джеком. Это действительно был НАШ первый раз. Я отдавался именно Джеку и никогда не сравнивал его с Брайаном. Никогда и ни в чем.

А еще через полгода Джек Стоун сделал мне предложение. И я согласился.

Любил ли я Джека? Не знаю. Сейчас я уже не могу толком ответить на этот вопрос, вернее объяснить, что чувствовал тогда. И это честно. Хотя, в тот момент мне казалось, что любил, или думал, что любил. Но… но видимо, я умел любить только Брайана, как бы странно это не звучало. И пусть порой наша любовь приносила боль и мучения, как будто мы медленно перерезали себе вены тупым лезвием, мы как последние мазохисты обожали эту муку. Ведь потом мы оба растворялись в таком блаженстве, в котором хотелось оставаться до конца дней.

Черт! У меня перехватило дыхание. Я зажмурился и крепко прижал Дневник Брайана к груди. Сейчас больше всего на свете мне хотелось оказаться в его объятиях, уткнуться носом ему в грудь, вдохнуть неповторимый запах, ощутить теплое дыхание на шее…

Зазвонил телефон, вырывая меня из мечтаний. Конечно, Бланш. Она, очевидно, решила, что я не собираюсь приезжать в галерею. Странно, с чего бы это? Я бросил взгляд на часы. У меня еще оставалось в запасе немного времени. Заверив Бланш, что в десять непременно буду, я сварил себе кофе и, подойдя к окну, снова задумался.