Догоняя Птицу (СИ)

Вскоре она отправилась искать работу. Она плохо представляла себе, что именно ей нужно. С какой стати станет ходить на работу человек, который весь с головы до ног - цвета, звуки и запахи? Звуки цветов и запахи звуков? Такой человек должен заниматься чем-то особенным, возвышенным и прекрасным - например, созерцать оттенки в небесных созвучиях, а не отмывать больничные полы. Не разносить письма по соседним домам. Не сидеть с чужими младенцами. Не печатать на машинке чьи-то огромные и непонятные, как пустой заводской цех, диссертации. Его предназначение вовсе не в этом. Остаток ее жизни будет посвящен созерцанию - иначе говоря, неторопливому возвращению к собственному внутреннему заповеднику, который она смутно различала, всматриваясь в себя. Она уже знала, что будущее - это смерть, но смерть пугала не больше, чем выход из зрительного зала пыльного кинотеатрика по окончанию сеанса.

Лота готова была устроиться мойщицей окон, курьером по мелким поручениям, а лучше - натурщицей в одну из художественных мастерских, где они когда-то бывали с Гитой. Она находила знакомых художников и предлагала свои услуги.

- Мы с вами знакомы! Я еще у вас с подругой была, вы нам про картины рассказывали, помните?- с притворным оптимизмом начинала Лота, заглядывая в очередное неузнающее лицо.

Лота торопливо объясняла, чтО ей нужно - ее бы устроили даже самые захудалые деньги. Художники смотрели на нее грустно и обещали подумать. Без Гиты они едва ее узнавали. Она протягивала им бумажку с телефоном, они рассеяно брали ее и клали в карман, но никто так и не позвонил. Она, конечно, никого ни в чем не винила: во всем была виновата, как сказал бы Птица, ее подпорченная карма, или она сама, не знающая точно, чего ей ждать от жизни.

И главное - Гитландии больше нигде не было. Всюду Лоте виделась унылая правда с казенным привкусом утраты - правда, густо замешанная на лжи. Она замечала копоть вместо цветения, шлаки и гарь вместо экстатического пылания бытия, слышала лязг металла вместо биения жизни. Даже сам белый свет казался ей протокольным и каким-то серовато-пыльным, несмотря на фальшивую позолоту солнца.

* * *

Не успев вернуться в Москву, Лота принялась ждать Птицу.

Город был огромным, пустым залом ожидания. Напряженное ожидание на вокзале, откуда поезда уходят в неизвестных направлениях без объявлений и расписания остановок. Лота считала дни до его приезда, представляя себе неделю, как разворот серых страниц школьного дневника. Сегодня понедельник, это слева вверху, затем указательный палец медленно скользит вниз - так движется время - затем перепрыгивает направо и снова соскальзывает вниз, разворот кончается, выходной в скобках, шесть пишем, один в уме. Шорох страницы, палец перелетает на другой разворот, замирает на следующем понедельнике (слева вверху), затем упирается во вторник.

Четверг, в крайнем случае, пятница. Однозначно: в пятницу вечером.

Однажды она обнаружила, что не может вспомнить, как выглядит Птица. Помнит очки. Ресницы, губы. Всю одежду, каждую отдельную вещь. Пальцы на руках и на длинных худых ногах. А собрать все вместе не получается. Она пыталась вспомнить, какие у него глаза. Их выражение навсегда отпечаталось у нее в сердце, но цвет - какого они цвета? Она останавливалась у зеркала и подолгу всматривалась в собственные зрачки, зеленые, с волоконцами бежевого и серого, с желтыми пузырьками. Она любовалась своими глазами, потому что это были единственные свидетели того, что этот человек существовал рядом с ней - они его фиксировали, затягивая в себя бесконечное число отпечатков.

Как она узнает, что Птица в Москве? Ну конечно: он позвонит. Она же оставила ему номер своего телефона. Неожиданно - как выстрел - страшная догадка: он мог потерять ее телефон, начирканный впопыхах на спичечном коробке. А раз так - он не сможет отыскать ее в огромном многомиллионном городе, приедет - и уедет снова уже навсегда. Но нет, не таков Птица: он начнет искать Лоту повсюду, достанет из-под земли, и может быть, ему так будет даже интереснее, азартнее. Да, пусть он ее как следует поищет - среди улиц, бульваров, автобусов и трамваев и красных буковок "М".

Но шуршит еще один разворот, потом открывается новая солнечная летняя неделя - два столбца по три дня, воскресенье за кадром. По ее расчетам выходило, что Птица давно должен был объявиться в Москве, а его все не было. Она уже почти не сомневалась: он потерял коробок, этот крошечный беспомощный предмет. Коробок - это ведь даже не бумажка: не умеет затаиться, уберечься, спастись. Птица постирал куртку вместе с телефоном в кармане. Существовало много способов утраты коробка. Лота видела, как он мокнет под дождем вместе с курткой, как расплываются фиолетовые каракули. Как выпал из кармана и запутался в душистой и сухой по щиколотку листве. Как муравьи деловито несут его в муравейник. Как стерлись циферки - Птица достает коробок, смотрит - а номер не разобрать. А значит, он давно уже здесь, приехал ровно через десять дней, как и договаривались, и в отчаянии разыскивает ее повсюду.