Догоняя Птицу

А Гитина мать сидела и смотрела на Лоту остановившимися глазами.

На прощанье она еще раз напомнила про анализ, а потом предложила все-таки что-нибудь взять на память. Несколько секунд Лота мялась в дверях. Ей хотелась сказать Гитиной матери, что у нее в ванной под зеркалом уже лежат бусы и кожаный браслет умершей Гиты, и этого в принципе достаточно. Но неожиданно передумала и взяла ее куклу детства - долговязую, ногасто-рукастую пластмассовую дылду, которая год за годом мерзла в корзинке под крыльцом. Кукла была выцветшей, ледяной и совсем голой. На гладком синюшно-белом теле был нарисован комбинезон - зеленой краской или аптечной зеленкой. Его нарисовала маленькая Гита - еще в то время, когда ее родители не были нежно обласканы государством.

* * *

Вскоре в город пришла оттепель.

Лота сделала анализ на туберкулез, ответ был отрицательный.

В один из вечеров по пути домой она завернула в крошечный парк. Это был даже не парк, а заросший пустырь за трамвайной остановкой - в Москве много таких безымянных лесопосадок, оставшихся, думала Лота, от дремучих лесов, занимавших ее место в древности. Лота сошла с трамвая, зашла поглубже в этот хмурый и подозрительный лесок - старые липы с трагическим выражением черных ветвей, несмотря на зимнюю прозрачность, полностью скрыли ее от чужих глаз - и поцеловала дерево. Что она почувствовала? Это было похоже на вдох или глоток. Дерево напряжено молчало, словно припоминая, целовал ли его кто-нибудь раньше. На одно мгновение Лота вся наполнилась этим деревом, и долго потом чувствовала на губах морщинистую мокрую поверхность, а в ушах стояло удивленное молчание и тот особенный гул города, который различаешь только в оттепель.

Наполненная этим молчанием, Лота побрела в сторону остановки. Она шла медленно, словно боясь его расплескать. Потом остановилась, постояла в нерешительности, на ее лицо падали редкие снежинки - словно кто-то поглаживал Лоту п щекам холодными пальцами. Где-то прогрохотали трамваи: один из них наверняка был Лотиным. Со всех сторон сквозь древесные стволы и ветви просвечивали огни города - фонари, реклама, зажженные окна. Печальные, оцепеневшие стволы окружали Лоту со всех сторон. Их было не очень много. В сумерках они еще меньше, чем днем, напоминали полноценный парк. Пора было уходить, но вместо этого Лота, потоптавшись еще немного, уселась на стоявший в снегу перевернутый деревянный ящик из-под пивных бутылок. Достала из кармана зажигалку, которую по привычке таскала с собой даже после того, как бросила курить, а из рюкзака - общую тетрадь в клетку, откуда выдрала несколько чистых листов. Листы она скомкала рыхлыми комками, положила на примятом снегу: они почти не отличались по цвету от снега. Сверху поставила сломанные ветки ясеня, сохранившие остатки высохших и замерзших листьев. Щелкнула зажигалкой, поднеся ее к бумаге. Вопреки опасениям, скомканная бумага на снегу вспыхнула. Вскоре огонь перекинулся на ветки; тихо потрескивая, они покрылись ровным густым пламенем.

Лота сняла варежки, подержала над костром озябшие руки, пока ладони не согрелись. Затем подняла глаза и огляделась. Все было немного другим. Городские огни отодвинулись и потускнели, их почти не было видно. Деревья же наоборот придвинулись, столпились вокруг Лоты. К тому же деревьев сделалось будто бы намного больше. Пламя костра перебегало по их коре светлыми текучими бликами.

И вдруг Лота оказалась одна среди густого леса. Лес был дремуч и велик, он простирался во все стороны, сколько хватало Лотиных глаз. А Лота по сравнению с ним была крошечная. И мал был костер, который ее согревал. Чувство той особенной полноты, которую испытывает человек, оказавшись среди дикой природы, рождались в груди Лоты. Она казалась себе себя деревом, сказочным зверем, оборотнем, ночной птицей, рождающей волшебство. Всюду, куда не взгляни, ее окружали глухие покровы тайны. Она не знала, сколько времени просидела у костра. Ветки прогорели и теперь дотлевали. Она отломила и положила в костер новые ветки, которые тоже послушно вспыхнули.

Глаза у Лоты слезились, ей было сонно и жарко.

А потом она заметила возле себя на снегу какой-то предмет. Десять минут назад - Лота готова была поклясться - его не было. Размером и формой предмет напоминал нож - узкий кинжал или раскрытый перочинный ножик.

Она нагнулась, протянула руку и осторожно подобрала предмет, чуть утопленный в рыхлом снегу.

В руке у нее было черное перо ворона.

Глава тридцать шестая

В сиянии ресниц, очков и улыбок

Птица появился в Москве не через десять дней, как обещал, а без малого через два месяца. Приехал он цивильно на скором поезде: какая-то созвучная душа купила ему билет. Август подходил к концу, лето кончалось. На асфальте возле Лотиного дома все чаще попадались разноцветные листья, а у метро продавались яркие, крупные осенние цветы, похожие на крашеных болонок.