Догоняя Птицу

-Познакомилась я тут с одним мужчиной, - рассказывала она между делом. - Нормальный такой галерейщик. Презентация, фуршет, "шампуньское" баксов по сто пятьдесят за батл. Потом в ресторан потащил - а я есть-то уже ничего не могу! В общем, тачку свою где-то оставил, везет меня, значит, обратно в такси, он же выпимши, - она чиркнула по губам алой помадой и энергично подвигала ртом. - И как пошел болтать! Все подробности, все свои стратегические ходы - все мне выкладывает. Да откуда он знает, чем я занимаюсь? А может, я журналистом подрабатываю?! Могла бы денег срубить - напружиниться, а потом статейку, а? Или просто кому надо расписать, что они там делали с конкурентами, когда помещение отбирали... Ну и вот, значит, едем в такси, он мне вываливает все пароли и явки...

Зеркало, в котором Гита себя рассматривала, висело на стене в прихожей удивительного дома ее родителей. Вместе с Гитой в водянистой поверхности с отслоившейся амальгамой отражались окна, и в них - деревья, покрытые розоватой дымкой начинающегося цветения. Всякий раз, вспоминая ее дом, я пыталась понять, откуда шла эта тревога, эта затаенная печаль, которую я постоянно в нем ощущала, и в конце концов наталкивалась внутренним взором на темный, почти черный платяной шкаф, стоявший в углу гостиной. Это был основательный и дорогой предмет, как все в этом особняке в центре Москвы, где были и наборный паркет, и мраморные головы античных героев, и деревянные кружева тут и там. Был там и высокий буфет с головой, уходящей в сумерки потолка, с выдвижными ящиками, где хранилось столовое серебро с вензелями и какими-то шипастыми ягодами - приходилось прилагать усилие, чтобы выдвинуть заедающий ящик и извлечь приборы, тем не менее, ящик регулярно выдвигался и серебро доставалось и укладывалось на скатерть обширного обеденного стола: так было, когда Гитин дом наполнялся гостями, а Гитины родители играли роль гостеприимных хозяев родового гнезда с традициями, предлагая тарелки, салфетки, очерненное вензелями серебро. В остальное же время в доме ели простыми вилками из нержавейки. Зловещий платяной шкаф странно смотрелся в соседстве с белым камином, возле которого на низком мраморном столике покоились щипцы и несколько щепок на растопку, с отполированной ореховой горкой, где искрилось благороднейшее стекло, с кушеткой - что на них делать, на этих музейных, узких, с приподнятым изголовьем кушетках, не знала даже Гита. Шкаф, как привидение, как скрытая угроза зыркал из своего угла, и отбрасывал на все предметы унылую осуждающую тень. Но даже если не брать во внимание этот злосчастный шкаф, который, как разбитое зеркало, сулил несчастье - было ли уютно в доме Гитиных родителей? Там было все то, что является обязательным для уюта - и все это красовалось, гармонировало, сочеталось и представляло собой обстановку, приятную во всех отношениях. Но, тем не менее, на всем, как тонкая пыль, лежала тень заброшенности и второстепенности быта по сравнению с высшими идеалами, которые было сложно сформулировать, зато можно было неустанно воплощать. Небрежность, перестающая быть легкой, прибранность поверхностная и торопливая, вкрапление несуразных мелочей посреди дружного хора предметов избранных и продуманных... Зато в стенах этого дома все еще звучали такие слова как джезва, камертон, птифура, штафетка, горжетка, торшер - слова, которые вышли из моды, исчезли вместе с прошлым - каждому из них постепенно нашлась бледная и невыразительная замена. Может, если их вспомнить и регулярно повторять, вернется время, от которого не осталось и тени.

Но мы в настоящем - стоим перед зеркалом, и настоящее длится, и длится весна, и у нас еще впереди целая прорва времени. Поймав мой сумрачный взгляд, Гита надевает солнечные очки, делающие ее похожей на шведскую туристку.

-А ты? - я спохватываюсь: секунду назад она о чем-то рассказывала.

-А оно мне надо - связываться, - Помада показалась Гите слишком яркой для хиппи, она морщится и стирает ее шарфом. - Сижу я такая с ним рядом, поддатая, конечно, тоже, слушаю весь его этот бред. А он, естественно, ко мне потихоньку подкатывает. И тут я его возьми да и спроси: "Извините, простите, а вы вообще как, женаты?" Абсолютно невиннейшим голосом. Он: "Чивооо?" Бычару такого включает. И представь, прямо из себя вышел.

-Разозлился?

-Еще бы. Как же, говорит, вы такие вещи вот так запросто спрашиваете, в лоб, и, кто, скажите, на такие вопросы отвечает?

-Так и сказал?

-Ага. То есть тайны хреновы выдавать - пожалуйста, а простейшую вещь - женат или не женат - это, по-ихнему, не комильфо. Обиделся, надулся весь, понимаешь. Это, значит, я ему кайф обломала. Он же передо мной весь такой хозяин жизни, а у самого небось жена-диабетичка и пятеро сопливых детей! Не круто!

И Гита захихикала.