— За то, что мерзавец и вор, — сокрушенно проронил Рэндалл, не беря во внимание заполнившей спальню веселости. — Я сидел там, закованный кандалами, утративший надежду сбежать из-под особого надзора, и вспоминал свое прошлое. Оно было мне одновременно понятным, но призрачным, будто древний сон. А потом появился ты, помнишь? Ты назвал меня Рэндаллом и освободил из оков. Я не понял, что это имя значит, но отправился следом за тобой. А оказался среди множества ведьмовских зеркал. В них я встречал прошлое и будущее, проходил через то, что уже случилось, через то, что еще только должно случится, и даже через что, чему случиться никогда не суждено.
Улыбка на лице Лироя давно померкла, он слушал Рэна с напряженным вниманием, потрясенно замерев на месте. Зеркала Веноны — известное одному Лирою орудие ведьмы полностью убедило его в правде рассказа Рэндалла, или как бы тот не называл сам себя.
— И вот, пройдя через бесчисленное множество зеркал, я оказался здесь, в этом времени, и этой реальности. Признаюсь, я был очень напуган и все, чего мне хотелось, — вернуться домой. Но дома меня не узнали. Я представился именем, которое ты дал мне, и решил, что сойти за ближайшего родственника вернее всего, все же наше с тобой сходство неоспоримо.
По сложению Рэн выглядел старше Лироя, а такие изменения как бритая голова, наличие бороды и в целом облик бывалого бандита не позволяли с первого взгляда заметить идентичность их лиц. Даже одинаковые голубые глаза смотрели по-разному, — взгляд Лироя, не видевшего долгого заточения и картин своей жизни в ведьмовских зеркалах, искрился мальчишеским задором и печалился с болью, которую могло испытывать лишь молодое сердце, открытое любви и уязвимое к предательству. Взгляд Рэна веселился и тосковал иначе, без отблесков ярких переживаний, через призму иного опыта и иной, разбойной жизни.
Все, чем поделился Рэндалл, а в сущности — зазеркальный Лирой, не укладывалось в сознании.
— Так ты — это я?
— Только с иной судьбой. В мире моего зеркала я был приговорен к тюремному заключению пожизненно.
— И ты знаешь мое прошлое? — все так же несмело продолжал говорить Лирой, мысленно упрекая самого себя за то, что все еще поддерживал эту безумную беседу.
— Очень сумрачно, словно я пронес воспоминания через века, но они по-прежнему принадлежат мне.
— И ты… чувствуешь то же, что и я?
— Имеешь в виду, влюблен ли я в Амари? — за весь этот нелегкий диалог Рэндалл впервые позволил себе улыбку. — Я бы никогда к твоей девушке не притронулся. Хотя сразу узнал ее, как только увидел. Она была в зеркалах.
Лирой разочарованно опустил голову. Излишняя осторожность Рэна в хранении своего главного секрета задевала и воспринималась даже как-то оскорбительно.
— Об этом не стоило молчать.
— Я боялся. Знал, что поверить в такое невозможно. Я и сам бы не поверил, а я — это ты, — голос Рэндалла снизился почти до хриплого шепота. — Поделился лишь с Рю, чтобы заверить его, что я тебе не враг и буду рядом, какие бы испытания не выпали на нашу долю…
Прозвучавшее имя брата будто ударило Лироя по голове тяжелым камнем и оглушило до секундного беспамятства.
— Что? — ошеломленно проронил он, и, казалось, что его собственный голос доносился откуда-то со стороны. — Ты рассказал все Рю, но не смог довериться мне? Вы оба все знали?
Какую бы вину теперь ни изображал Рэн, в его лице Лирой читал гнусное предательство, настоящую измену. Сердце преисполнилось гневом в постепенном осознании того, что даже для зазеркального Лироя Рю стал надежнее своей реальной копии.
— Ему важно было знать, что ты не один…
— Он назвал меня нелепой насмешкой природы! — в ярости воскликнул Лирой. — Ему плевать! Почему я вообще должен это слушать?
Ослепленный бешенством, он ринулся из комнаты прочь. В груди клокотала бесконечная злоба, тело налилось жаром адского пламени, застилая рассудок. Рэндалл пытался догнать, что-то кричал вслед Лирою, но все застелила собою алая мгла.
— Как ты мог лгать мне? — резко развернулся к нему Лирой, едва сдерживая себя, чтобы не набросится на Рэна с горящими кулаками. — Как ты вообще мог скрывать от меня такое? У меня остался единственный человек, которому я мог доверять, но, оказалось… Ты… Я… — он не понимал уже, о ком говорил.
Лирой покидал Иристэд в состоянии душевной разбитости. Он больше не мог оставаться в плетущихся сетях интриг, окруженный предателями и в беспрестанном напоминании своей презренности. Он был отринут братьями, возлюбленной и даже самим собой в лице Рэндалла.
Лирой одичал. Перебиваясь с хлеба на кровь животных, он ослаб и побледнел еще более. Много сил он тратил бесплодно на неугасимую боль души, на жалость к себе, на досадное чувство собственной неполноценности, ведь жизнь могла быть полна счастья, не обрати судьба Лироя в вампирского урода.