Догоняя свою душу

– Кто спрашивает? Оля, однокурсница Сени. Я по поводу встречи выпускников, – на ходу сориентировалась Оля. – Могу я узнать, а вы кто?

– Его жена, – желчно ответила Полина, от души надеясь, что разбила сопернице сердце.

Оля нажала отбой и горько разревелась. Она больше не звонила Сене, а он, похоже, начисто позабыл о ее существовании почти сразу же после проведенной с ней ночи. Оля не стала ему сообщать, что нечаянно проведенная вместе ночь не прошла без последствий. Она ждала от Сени ребенка. Оля вначале хотела избавиться от ребенка, но ее мама настояла на том, чтобы Оля оставила ребенка. Мудрая женщина понимала, что Оля с ее характером и подходом к жизни может остаться одна, а рождение ребенка наполнит ее жизнь хоть каким-то смыслом. Так оно и произошло. Сеня никогда так и не узнал, что у него родился сын, по космической случайности названный Григорием, как и его брат. Отца Оли тоже звали Григорием, поэтому ничего удивительного в появлении в семье Григория Семеновича Яковлева не было.

Сеня иногда вспоминал о рыженькой знакомой из своей прошлой жизни, но Оля напоминала ему о другой жизни, где присутствовали надежда, вера в себя и свою небесную звезду, а еще любовь, если и не к кому-то, то хотя бы к себе. Сеня все это утратил и теперь не хотел вспоминать о собственных ошибках и разочарованиях, поэтому всеми силами старался избегать общения с людьми из прошлого. Даже с родным братом теперешний Сеня с выпотрошенной душой почти не общался. Ему было больно вспоминать о своем счастливом детстве и потерянной жизни. Сеня говорил и думал о себе так, словно он уже умер. В какой-то степени, так оно и было.

Депрессия стала постоянной спутницей Сени. Ему было противно от всего в его красивой жизни. Ощущение того, что он заблудился по жизни, прорывалось наружу в стихах:

Мы – несносные дети вселенной.
Мы – влюбленные люди земли.
Мы – застывшие в мраке любви…
Мы… Снова мы! Где же мы? Кто же мы?!

Полина за шесть лет накопила стихов Сени на сборник, но получив в подарок изданную книжицу, он нисколько не обрадовался.

– Я потерял себя! Я словно заблудился в тишине… Я больше не хочу быть поэтом. Это дорога проклята! – переполненный отчаянием, капризно заявил Сеня, отшвырнув в сторону сборник своих стихов. – Замкнутый круг вместо колеса Сансары. Рифма, со временем ставшая клеткой для мысли и для души. Я хочу выражать чувства поэзией прозы, расставляя буквы не в такт рифме, а в унисон собственным мыслям. Это величайшее из богатств и наслаждений! Я хочу создавать собственные сказочные миры, а не вздыхать о несбывшихся мечтах, чувствуя себя непризнанным гением или изгоем во все эпохи, куда бы меня не закинула воля Всевышнего. Я стал игрушкой в руках людей и, наверное, вызываю насмешки Высших сил. Для них все люди игрушки… Мне кажется, за нашей суетной каждодневной возней в поисках собственного счастья наблюдать сверху очень даже весело! Жаль, что на это Небесное шоу смертным не полагаются билеты в первом ряду!

Сеня себя ощущал не более, чем игрушкой, предназначенной для развлечений. А еще он для себя выяснил, что стал неисчерпаемым кошельком для собственного брата. Гриша частенько капал на мозги, что не всем везет так устроиться в жизни, как ему и намекал на финансовые затруднения. Сеня подбрасывал Грише крупные суммы денег, которые брались им, как должное. Они ведь братья! А что бы сказал Гриша, если бы узнал, на какую жертву пошел Сеня ради него и его семьи?!

Терпеть Альберта рядом для Сени стало привычкой. Коньяк смягчал его возмущение и отвращение. Альберт его насиловал, умело лаская и провоцируя получать ненавистное удовольствие, чередуя ласки с нежными пытками. Любитель душить, щипать и шлепать, он оставлял на белой коже красные отпечатки своей порочной извращенной страсти. Альберт со временем сумел разбудить в Сене новую сторону чувственности, научив его тело отзываться на непривычные ласки и даже получать от них удовольствие.

Убийственно скучный для Сени день на работе чаще всего переходил в хмельной вечер, наполненный наркотическим дурманом и пьяной негой. Альберт с чувством собственника фанатично любил своего прекрасного античного Бога, а Сеня… Ему уже все стало безразлично. Альберт был готов исполнить любую прихоть невольника своей любви, но Сеня перестал что-либо желать. Он перестал сопротивляться течению жизни, позволив ей каждый день уносить себя все глубже в неизбежность. Как же он ненавидел Альберта! Этот человек его морально сожрал и не все ли равно, что он делает с его телом ночами. Притупленное сознание Сени нашло спасение в том, чтобы за всем происходящим с собой и собственной жизнью наблюдать как бы со стороны. Так даже местами было интересно.