У Сени появилась странная привычка писать о себе и своих переживаниях в третье лице, словно речь шла вовсе не о нем самом, а о каком-то другом, несчастном и достойном жалости человеке. Его не хватало на длинные стихотворения. Вспышки его эмоций отражались в коротких четверостишиях, вроде этого, посвященного Лине:
Пустота и чернота обступали Сеню со всех сторон, наполняя изнутри, просачиваясь наружу даже сквозь солнечные лучи в ясные летние дни. Невидима рука словно сжимала во сне его горло, мешая дышать. Может все дело в алкоголе и наркотиках?! Но без них Сеня со всем чувством ответственности понимал, что просто-напросто прирежет бесстыжего старого извращенца и будь что будет. Альберт тоже это понимал и со своей стороны, со знанием дела, контролировал дозировку медикаментов, чтобы его «пациент» своим поведением не вызывал подозрения днем и не сопротивлялся ночью. А Полине была отведена собачья роль немого зрителя. С садистским удовольствием Альберт заставлял ее смотреть на то, как он распоряжается ее полусонным возлюбленным, томно вздыхающим в его умелых объятиях.
В минуты прозрения, когда дурман спадал с глаз, Сеня впадал в настоящее бешенство. В такие минуты он реально мог убить Альберта и окончательно погубить себя. Не меньше, чем со своим насильником, Сеня хотел расправиться и с самим собой. Он примерял острое лезвие ножа к своему лицу, блуждал им по пульсирующим венкам на шее, угрожал своему отражению в зеркале вонзить нож в его сердце, но сделать решительный бросок рукой так и не решался. Кроме того, Сеня патологически не переносил вида крови. После неудавшейся мысленной расправы над собой, Сеня надевал любимый Альбертом длинный шелковый халат с персидскими узорами, выходил из ванной и наливал себе очередную порцию коньяка. Какое-то время Сеня продолжал тешить себя сладкими мечтами о том, как он всаживает нож в грудь своего тирана и благодетеля, снова и снова, и, чаще всего, под эти убаюкивающие мысли засыпал, а возвратившийся с работы Альберт с умилением любовался улыбающимся во сне своим прекрасным возлюбленным.
С годами отношение к жизни сломленного, изнасилованного Сени тоже изменилось. Он забыл что такое любовь, какой она была у него с той грустноглазой девушкой из кафе, которую он перестал узнавать в немой прислужнице своего мучителя. Сеня со слезами вспоминал, что когда-то полюбил девушку, предавшую его также, как и весь мир вокруг. Он осознавал, что именно его тщеславие, погоня за легкой красивой жизнью, в итоге привели его в постель старого извращенца. Сеня ненавидел это проклятое красивое тело, которое он местами хотел искромсать, изуродовать, навсегда уничтожить, чтобы избавить от ежедневного унижения.
Его отчаяние прорывалось кровоточащими болью строками, смысл которых могли понять лишь те, кто знал о тайной стороне его жизни.
В непродолжительные периоды душевного подъема прежний Сеня возвращался к работе в PR-компании, по-прежнему удивляя окружающих оригинальными свежими идеями. Гений Сени как и раньше проявился в поэзии и рекламе. Он между делом сыпал остроумными слоганами и стихотворными строками, что очень нравилось директору по рекламе и вызывало ревность Альберта, всегда в глубине души боявшегося, что в один прекрасный день Сеня осознает, какой он бесценный самородок и бросит его. Сеня может уйти к конкурентам или вообще уехать в другое место и стать недосягаемым для Альберта. Не поможет даже его привязанность к Лине.
Альберт пришел к выводу, что нужно менять дозировку препаратов. Сексуальный овощ в собственной постели был для него важнее утраты ценного сотрудника для своей компании. Через несколько недель Сеня потерял последний интерес к работе, предпочитая томно валяться на диване перед теликом, потягивая коньяк. Она стал похож на залюбленную господином одалиску из гарема восточного владыки. Сеня перестал приезжать к Полине, предпочитая оставаться в более комфортных условиях у Альберта. Лина для него окончательно померкла, как и все в жизни. Сеня стал до невозможности истеричным и капризным, как женщина в критические дни. Его затуманенные синие глаза с расширившимися зрачками казались еще более яркими и пронзительно отчаянными.