Догонялки

Трифена страстно ахала и охала подо мной. Просила ещё и ещё. И я давал… «просимого». Избавляясь от страшного напряжения последних часов, от бездонности неопределённости, собственной глупости и непонимания, тяжести ответственности и ощущения беззащитности. Я очень мало знаю и ещё меньше — умею в этом мире. Кроме вот этого — «ещё».

Как особенно приятно, по контрасту с остальными занятиями, делать то, в чем ты уверен, что вполне знакомо и получается хорошо. «Делай что можешь…». Вот я и стараюсь.

Подняв глаза, я разглядел сидевшую у борта, в двух шагах от нас, Елицу. Видно плохо, темно, но когда к смутно белеющему лицу с обеих сторон рывком прижались белеющие же в темноте кисти рук, явно затыкая уши, а сама девка подхватилась с места и метнулась на корму к Сухану, я удовлетворённо хмыкнул: достали мы девку своей озвучкой. И это правильно: живёшь среди людей — живи по-людски. Или — по не-людски. Как я. Но — в коллективе.

Трифена, не вполне отошедшая от недавних переживаний, несколько пренебрегла ограничениями местной классики и вцепилась в меня. Что, безусловно, есть разврат, похоть и диавольское наущение — здешние приличные женщины так не делают. Да и мне… Когда тебя со всех сторон и со всех сил обнимают и руками, и ногами, и прижимают к телу… Я, вообще-то, люблю всё сам, а для этого нужна кое-какая свобода… Но сейчас… У меня же тоже… эмоциональная отдача. «Битвы постельные», на мой вкус, куда приятнее битв ножевых-сабельных. Вот весь пыл свой, заготовленный для боя с мокшей, и надо выпустить в этой… схватке в полости. Так что я и сам могу… и обнять, и прижать, и воткнуть…

Потом мы лежали рядом в этой медвежьем мешке, медленно остывая. Дыхание девочки постепенно успокоилось, она засыпала. Вдруг я услышал вполне не сонный, напряжённый голос:

— Господине… можно попросить… от щедрот твоих…

Блин! Как всегда… Ну и что она будет выпрашивать? Какую ей цацку захотелось?

— Яви милость твою, господине. Сделай мне… как с той девкой, с Пригодой, сделал. Пожалуйста.

Чего?! Не понял.

— Ты хочешь, чтобы я на тебя наложил заклятие? От которого она умерла? Зачем?

— Когда они меня схватили… а потом… они смеялись, щипали, щупали, в рот лазили зубы смотреть и в… ну, что я баба уже… чужие, дикие, безъязыкие, лопочут бессмысленно… так противно и страшно… я чуть не умерла. Если вдруг… ну, в другой раз… чтоб меня никто трогать не мог… лучше смерть. Сделай, господин, со мною — как с той девкой.

Ё! И ещё раз… Просить после очень даже неплохих «мгновений любви», после освобождения из лап похитителей, в момент счастливого возвращения домой после всяких переживаний… Просить о… о смерти?!

Ближайший аналог — ампула с цианистым калием, зашитая в воротник агента. Но это атрибут человека, действующего на вражеской территории! Причём, враг отличается особой жестокостью. А тут ещё хуже — самоликвидатор без права выбора. Как у ракеты — срабатывает по команде с пульта управления или автоматически при уходе с траектории. И то, и другое из серии боевых действий. В основе — стремление не причинить вреда своим. Избавить других людей от опасности. Но то, что она просит — только личная смерть, «бесприбыльное» самоуничтожение. Эта девочка… у нас же тут нет войны! Тут же просто средневековье, тихая мирная жизнь, «Святая Русь»!

Хотя… ей просто чуть больше дано. Чуть больше знаний и чувств. Может быть, от церковных служб и книг. Чуть больше «горяченького до слёз» от её личной жизни. Вот попала она ко мне, где её не обижают, не унижают, не бьют ежедневно по поводу и без. И она готова умереть, но не возвращаться в нормальную «святорусскую жизнь». Как подпольщик — в гестапо.

Да уж… Сама «раскусить ампулу с ядом» она не может — грех, христианство запрещает. Я «подать команду на самоликвидацию», возможно, не смогу — далеко буду. Вот как в этом прошедшем случае. Нужно аккуратно продумать условия срабатывания. Всеобъемлющие, но так, чтобы не было ложных.

У одного из французских партизан Второй Мировой попался пассаж о его друге. После успешного проведения диверсии тот застрелился. Хотя мог избежать захвата немцами. В состоянии крайнего нервного напряжения тяжело адекватно оценивать обстановку.

— Хорошо. Сделаю. Домой придём — тогда.

В Пердуновку мы пришли под утро. Вёрст за пять нас догнал и Чарджи на лодочке. Всё-таки, гружёная лодия идёт вниз по течению очень ходко. По сравнению с лёгкой лодочкой, даже и с гребцом.

Я опасался появления этих… мокшей. Поэтому лодейку в аварийном порядке разгрузили и саму посудину с реки убрали.

И оказался прав: после полудня вниз спешно пробежали две лодочки. Обычных, рыбацких. Видать, «гостям» всё-таки пришлось пообщаться с местными. Представляю — какую цену за эти корыта заломили туземцы.