Договор-2008

И непонятно, как это решать, потому что здесь взаимосвязь целого ряда вопросов. Как экономист я осмелюсь утверждать, что связаны такие вещие, как тарифы и условия наших поставок энергоносителей в страны, которые были частью нашей империи, и, например, формы, масштабы и статусы трудовой миграции из этих регионов, и формы социальной интеграции. А про формы социальной интеграции после того, что произошло во Франции 2005 г., мы можем сказать только одно. Считалось ведь, что французы — молодцы, нашли варианты социальной интеграции. А вот ведь. Похоже, тут нагромождение проблем, которые не имеют решения.

Что же делать? Можно, конечно, себя утешать известной фразой: у Стругацких («Понедельник начинается в субботу») Привалов и Кристобаль Хунта сидят и пытаются решить задачу. Подходит Киврин и говорит: «Что вы делаете?! Доказано, что эта задача не имеет решения!». Они отвечают: «Какой смысл решать задачу, которая имеет решение, вы попробуйте решить задачу, которая не имеет решения». Но у меня немного другое предложение. По-моему, эту точно не решаемую задачу следует заменить на другую, которая тоже неизвестно, имеет ли решение. Но если она имеет решение, то она, похоже, решает довольно большой комплекс проблем. Эта задача называется «справедливость». С вашего позволения об этой неизвестно, решаемой ли задаче, я попробовал бы сказать в следующий раз. Спасибо.

Обсуждение

Лейбин: Может быть, кто-то вопреки нашему обыкновению хочет вместо меня выступить первым. Я-то, честно говоря, не успел продумать все пункты, а одного единого пункта не услышал.

Ладно, тогда я. Понятно, что есть разные проблемы с социальным капиталом, с доверием, с непонятностью насчет субъектов договора. Поскольку у нас уже были лекции про справедливость, я, не дожидаясь следующей лекции, хочу спросить (или выразить сомнение), хватает ли институционально-экономического инструментария и рассуждений, для того, чтобы обсуждать такие политические, исследовательские вопросы.

Аузан: Это, конечно, провокация. Вы меня вынуждаете сразу читать следующую лекцию, к которой, я предупредил, еще не вполне готов. Я ее планировал примерно на май.

Лейбин: Но и мне тоже тяжело…

Аузан: Тогда отвечу очень коротко. Да, есть.

<смех в зале>

Понимаете, по-моему, мы всегда совершаем одну и ту же ошибку. Мы совершаем много ошибок, но эту совершаем регулярно. Мы считаем, что то, что происходит с нами, никогда и ни с кем не происходило, и никто и никогда не обдумывал эту проблему не для нас, а для себя. На самом деле, книге Джона Роулза «Теория справедливости» уже лет 30, наверно. Дискуссиям вокруг модели Харшани, ну, может быть, лет на 20 меньше, по поводу применения критерия максимина и т. д. Поэтому я утверждаю, что инструментарий есть. Более того, он использовался в решении задач, но, конечно, не таких масштабных, как решаем мы. Потому что мы же, это мы! Большая страна с большой историей, с большой амбицией. Но инструментарий есть.

Евгений Тесленко: Я хотел бы уточнить по поводу идеи, которая, как вы сказали, обуревает умами нашего общества, некое восстановление империи. Поясню. Дело в том, что по роду деятельности мне приходилось довольно часто проводить социологические опросы в регионах от Москвы до самых до окраин, в том числе в Москве. Небольшой разброс есть, когда начинаешь смотреть, при каком строе вы хотели бы жить, в какой период, в какой стране, были разные типы опросников. Не такой уж большой процент стремится к реставрации, причем, когда начинаешь уточнять референтным путем или еще как-то, выясняется, что с желанием вернуться в брежневский, сталинский периоды или вообще к чему-то такому, что несет в себе этот момент имперскости, на самом деле раскладывается либо на то понимание, что империя обладает неким внутренним порядком, который опять же апеллирует к справедливости, либо еще к каким-то внутренним критериям. Но империя как территориальное понимание, республики, братские народы, старший брат и т. д. — это практически не присутствует, очень малая доля. Можно поподробнее?