Договор-2008

Что сейчас? А сейчас плохо, непонятно. Потому что то, что прежние влиятельные собственники таковыми больше не являются (т. е. они являются крупными собственниками, но не являются влиятельными, олигархи не составляют сейчас никакой переговорной силы, это факт), то, что со стороны общества сейчас нет реальных крупных сил, которые способны вступить в этот процесс, — это тоже факт. Я хочу сказать, что власть переговаривалась с теми или иными силами в обществе четыре-пять лет тому назад не потому, что она тогда любила общество, а теперь общество не любит. А потому, что она тогда считала, что за сетями стоит реальная сила, а потом перестала так считать. Вообще, правильно перестала считать. Потому что этот процесс эрозии, который связан с состоянием социального капитала, действительно не создает возможность для массовых действий, он создавал в 90-ые гг., и рефлекс страха у власти оставался очень долго. Я поражался, как в середине 90-х гг. можно было легко добиться чего-то, угрожая власти. «А мы сейчас…!» «Ой, — говорила власть, — не надо, мы сейчас сядем, договоримся». Почему? Потому что прежняя динамика социального капитала была еще впечатана в память власти. А потом власть поняла, что волна-то ушла. И я говорю о том, какие субъекты будут реструктуризироваться, а не сейчас структуризуются. И, может быть, там будут полукриминальные группировки, может быть, этнические, а может быть, еще чего-то. Эти субъекты возникают. Сейчас это процесс.

Последнее. Конечно, я с вами согласен, что тема лекции лапидарная. На самом деле, тему сегодняшней лекции я бы назвал так. Договор-2008: есть ли с кем договариваться. Или кому с кем договариваться. Потому что некоторые проблемы, вот как с легитимацией собственности, власть не может решить. Она может быть только посредником (или не быть посредником) в решении этой проблемы. Мне было важно показать это. Давайте посмотрим, что происходит на этом поле и какие возникают возможные варианты. Потому что выход совсем не очевиден. Спасибо.

Алексей Долинский: Я бы хотел вернуться к постимперскому синдрому и тому, как его преодолели разные страны. Вы упомянули, что европейские державы, попрощавшиеся с империями, фактически перетерпели это, прождали, пока пройдет поколение, и дальше все, империя ушла, до свидания. На самом деле, по большому счету, ведь есть два пути. Один путь британско-французский, другой — голландско-португальский. Если Нидерланды и Португалия, естественно, попрощались со своими колониями, не смогли удержать колониальные страны, — Анголу, Индонезию, не важно — то Франция и Великобритания пошли по другому пути. Они изменили структуру империи. Они потерпели поражение: Суэцкий кризис, дальше волна независимости 1960 г. и т. д. А потом просто поменяли инструменты влияния. Объем купленных инвестиций Великобритании в странах Содружества наций — около 1 триллиона фунтов стерлингов. Несколько тысяч людей, обладающих британским гражданством, живет в странах Содружества наций. Как могут англичане сказать: «Все, до свидания, вы свободны, мы больше не империя, мы это перетерпим, мы с этим смиримся». Они не смирились. Они вовсе не попрощались со своей империей. Британский посол в России в личной беседе может сказать что-нибудь в духе: «Вы же понимаете, есть страны, и есть страны. Есть Англия и Россия, и есть уже Нидерланды, Португалия, Индонезия, уже в одном ряду». Почему Россия должна отказаться от таких имперских амбиций? Мы что, Нидерланды?

Аузан: Петр I мечтал, мнилось ему, что мы Нидерланды. Но он, конечно, ошибался. Я, между прочим, не утверждаю, что эти страны преодолели постимперский синдром. Я этого не утверждаю. Я могу говорить о том, как они его переживали. Позвольте, я отреагирую на ваше суждение. Да, конечно, Британское содружество наций, просто Содружество наций… А вы не заметили, что в ряде стран Содружества наций преобладает теперь не британский капитал, что в этом смысле они ушли из зоны влияния прежней метрополии? И, как ни странно, так и происходит. Им, может быть, проще принять капитал из другой страны, учитывая этот груз отношений. Поэтому, во-первых, им хотелось бы в новых проектах сохранить влияние в этих регионах. Но, насколько я знаю, практически никому, кроме культурных связей, языковых, ничего серьезного сохранить не удалось, особенно если говорить о жемчужине британской короны.