— Вот в чем между нами огромная разница, на самом деле, — синий взгляд снова озарил ее лицо. — Если бы ты оказалась в подобной ситуации с сестрой, ты бы ради нее все сделала без раздумий. А я вот такое малодушное чмо.
Он высморкался неприлично в салфетки, которые лежали в кармане дверцы. Карина не знала, что ответить, ляпнула наобум:
— Не утрируй, — и замолкла надолго, пока не нашла, что сказать. — В разных ситуациях разные люди действуют по-разному. Особенно в экстренных. Тут нет нормы. И нет правильно или неправильно.
Зайкин опять задумался. Вскоре перестал шмыгать носом, только посапывал и постоянно утирался указательным пальцем. Она тоже задумалась. Над его словами. Было приятно знать, что он все еще видел в ней что-то хорошее. Осветлял и приукрашивал, может быть, но, главное, сам в этом не сомневался. Его же признание на ее отношение вообще никак не повлияло. Как бы он тогда ни поступил, для нее он все равно оставался тем же самым Зайкиным, честным, добродушным, порядочным. И самое важное, человечным и понимающим. Он сам столько дерьма в ней терпел и боялся, что она не примет его.
— И этих уродов так просто оправдали? — спросила Карина, прервав длительную паузу, знала ответ, но все равно надеялась хотя бы на толику справедливости.
— Их бы в любом случае оправдали, — Зайкин усмехнулся злобно. — У Лины отец главный прокурор в городе. Дело так быстро закрыли, что я даже показания дать не успел. Я же типа в элитной школе учился. Там все дети крупных шишек. Все за своих замолвили словечко.
Он помотал головой и опять приложил салфетки к носу. Карина бесилась, хотела натянуть плащ и маску, покарать преступников в ночи, их кровью выцарапать на главной площади призыв к мести. Теперь еще больше понимала его ненависть. С такими ублюдками в одном городе жить не хотелось.
— Лина могла бы остановить своего брата, — продолжил Зайкин, облокотившись на стойку. — Они двойняшки, но она старшая. Он ее всегда более-менее слушался. Выходит… не захотела. Сейчас, конечно, уверяет, что просто была в шоке, сперва приревновала, потом оторопела. А я уверен, она просто мразь. Такая же, как и Леня. И вся их семейка.
У Карины опустились плечи. От собственного бессилия. И от чужого бессердечия. Она вспоминала моменты с Линой и теперь удивлялась, как деликатно Зайкин с ней обходился. Если бы Трунов с ней так поступил, ее бы вырывало от омерзения каждый раз при его виде.
— И я такое же говно… Или еще хуже. Ради подарка пошел с этой дрянью на сделку, — он закрыл глаза ладонью. — Честно… хотел с ней поговорить… надеялся, что там, действительно, есть раскаяние… А она мне первым делом в штаны залезла. Совести вообще нет.
Карина наблюдала за тем, как Зайкин пытается прокусить себе нижнюю губу и все боялась, что вот-вот брызнет кровь.
— Ты не говно, — сказала твердо, стараясь захватить синий взгляд, и это удалось. — И вовсе не такой же, как эти подонки. Не из-за тебя все началось и… закончилось.
— Психотерапевт тоже меня каждый раз в этом убеждает.
— И правильно делает, — Карина выдавила улыбку, хотя все побуждало ее разреветься.
— Я ведь все равно гнусный тип.
Зайкин шмыгнул и надул губы. Брови сгустились над переносицей. Голова его опять опустилась. Но глаза украдкой поглядывали с надеждой.
Она подняла его лицо пальцами за подбородок и приблизилась, смотрела в упор. Хотелось его заглотить всего, чтобы спрятать в своем утробе и держать там, пока все подонки на земле не переведутся, лишь бы его больше никто и никогда не обидел.
— Не знаю, какой ты тип, но я тебя обожаю.
Девушка губами мягко коснулась его лба.
— То есть я тебе не противен? — в голосе зазвучали веселые нотки.
Глаза раскрылись шире. Синий становился яснее.
— Зайкин, ты такой…
Карина притянула его сильнее и поцеловала. Долго не отпускала, хотела выразить всю свою любовь. Той было слишком много — в один поцелуй не укладывалась.
— Ты сам ко мне пристал. Теперь так просто не отделаешься.
Он захихикал по-детски. С лица сходила тень. И вся фигура приняла естественную позу, как будто задышала свободнее.
— Я рад, что, наконец, рассказал тебе все, — он завел мотор. — Меня это так… душило. Я в этом еще никому не признавался.
— А как же психолог? И родители? — чувствуя его легкость, она тоже расслабилась и откинулась на сиденье.
— Ну, они не знают… про травму… что я знал. Ты первая.
Парень опять съежился.
— Правда? — Карина чувствовала тепло внутри. Это была то ли гордость, то ли торжество, то ли радость, что она достигла такого уровня его доверия, раз стала единственной, кто знал страшную тайну. — Спасибо.
— Это тебе спасибо.
Он улыбнулся и чуть не проехал на красный, засмотревшись в ее глаза. Успел затормозить на пустом перекрестке.
— На самом деле, по тебе вообще не скажешь, что у тебя такая… драма была, — заметила она, когда они снова двинулись с места.