Договорились. Часть 2

Настена махнула рукой и отправилась на поиски напитка. Игнатьева подключила свой телефон к колонкам и выбирала песню. Сиран плавала по гостиной под беззвучную мелодию. Карина кусала губы, представляя, как Зайкин плескается в бассейне абсолютно голый.

— Наконец-то, остались одни девчонки, — выдохнула Игнатьева, включив танцевальный хит.

Карина усмехнулась и выплеснула в стакан остатки биттера — хватило на глоток. Настена вовремя вернулась с бутылкой хереса. Игнатьева к ним присоединилась.

Все трое развалились на диване и наблюдали за тем, как Сиран наворачивает слепые круги, совершенно не слыша громкий хип-хоп, под ритм которого ни одно ее движение не попадало.

— Сир, ты еще с нами? — крикнула Игнатьева.

Девушка резко остановилась и прокрутилась на одной ноге, чуть не упав. Тонкий смех плавно лег на латинскую музыку, которая пришла на смену первому треку.

— Да, я с вами. Что-то меня развезло.

Она задрала подол до колен и направилась к дивану. Стройные ноги ступали тихо по гладкому полу. Пятки едва касались паркета.

— Ну, что, пошепчемся, о своем, о девичьем? — Игнатьева обернулась на соседок по дивану и коварно улыбнулась.

Карине померещилось, что в глазах ее блеснули очертания дьявола.

— Начинай, — хмыкнула Настена и откинула голову на мягкую спинку.

— Кар, когда свадьба?

Резкий вопрос вогнал Карину в тупик. Она не сразу сообразила, что обращаются именно к ней. «Свадьба? Какая свадьба?» — сознание отупело из-за алкоголя. Настена с Сиран уставились с усмешками, но в ожидании.

— Ты о чем?

— О вас с Зайкой, — недовольно протянула Игнатьева, будто объясняла слишком очевидные вещи.

«Блядь, неужели все настолько плохо?» — досадовала Карина, глотнула терпкое вино и нервно посмеялась с опозданием.

Сиран присела с краю рядом, посмотрела ей в лицо и произнесла:

— Это же прекрасно. Я так рада за вас. Особенно за Зайку.

Все три девушки покосились на нее с недоумением и хрюкнули от смеха одновременно.

— Не в этой вселенной, не надейтесь, — стерва в Карине пыталась сохранять остатки былой гордости, а перед глазами маячило голое тело, жилистое, крепкое, изящное.

— Да они там тебя не слышат. Здесь только мы, — Игнатьева махнула на лестницу, ведущую вниз. — Можешь всем спокойно делиться.

— Мне нечем делиться. Увы.

Спасаясь от необходимости говорить и признаваться, Карина сделала большой глоток, хотя даже через опьянение осознавала, что отнекивается по инерции, когда уже поймана с поличным.

— Ладно, спрошу по-другому. Когда ты поняла, что влюбилась? — Игнатьева умела настаивать.

Карина прорычала от бессилия. Получилось, как у раненного тигренка.

— Серьезно? Нам че больше обсудить нечего? Может, ты поделишься с нами своими чувствами к Гоге?

— Легко, — Игнатьева повалилась на бок и уперлась локтем в диван. — Я его люблю. Сильнее всего в этой жизни.

— Прям так? — усмехнулась Карина, хотя не находила особых поводов для сомнений, просто хотелось язвить.

— Прям так.

— Сильнее, чем семью?

Игнатьева вздохнула, подумала недолго и ответила.

— Да. Походу сильнее.

Настена округлила глаза и, выпив вина, спросила:

— Даже сильнее, чем маму?

— Маму особенно, — голос Игнатьевой мгновенно загрубел, как будто хитином покрылся, под которым пряталась зароговевшая злость.

Настала пауза. Все чувствовали себя неловко, но никто не решался задать следующий вопрос. Самой смелой оказалась Сиран.

— У тебя тоже трудные родители?

Она вздохнула и задрала голову, чтобы допить остатки «Кампари». Карина оперативно подлила ей хереса, а сама удивлялась Игнатьевой, потому что всегда считала ее примерной дочерью. Ее родители именно о такой мечтали: чтобы и ум, и красота были на месте, и одевалась элегантно без вульгарности, и поведение соответствовало нормам, и парень был один на всю жизнь, да по любви.

— У кого они нетрудные, — усмехнулась Игнатьева.

Мелодия сменилась на более динамичную из старого панка. Заиграли быстрые биты и бас-гитара. В конце отбивали барабаны. Воздух наполнялся сочными звуками и становился плотнее.

— А в чем проблема? — любопытство в Настене победило осторожность.

— Гога им не нравится.

Девушки переглянулись между собой, обменявшись удивлением.

— Классика, — цокнула Карина.

Музыка снова заполнила воздух, пока они молчали. Игнатьева пила глоток за глотком, пусто глядя в пол, а потом продолжила сама без всяких вопросов.

— Дело не в Гоге. Ей, в принципе, никто не нравится. Она только себя любит. А я должна была стать ее полной копией, ходить так же, говорить так же, даже одеваться так же. Типа элегантность не устаревает, — девушка спародировала тон великосветской дамы позапрошлого столетия и посмеялась. — И любить я тоже должна была только себя. А я такой и была. Сучкой высокомерной.

На последних словах она посмотрела на Карину и усмехнулась.

— Думала, это норма.

— Неужели чистая любовь к Гоге тебя преобразила до неузнаваемости? — сарказничала Карина.

Игнатьева хохотнула.