Романовы не были Рюриковичами, а всего лишь боярами. (Но доводом для их избрания на царство было то, что они находились в самой близкой связи с прекратившейся царской династией, но… по женской линии.) И с точки зрения князей, оказавшихся подданными царя, Романовы представляли собой выскочек, не имевших законного права на трон. (Это тонко уловил Пушкин, у которого в «Борисе Годунове» оппозиционеры толкуют между собой: «Шуйские, Воротынские – природные князья».) Поэтому отношение первых Романовых на троне к князьям-Рюриковичам было двойственное.
С одной стороны, они чувствовали свою чужеродность в среде этих «природных князей», ощущали нечто вроде зависти к ним и долго опасались заговоров с их стороны.
С другой – им хотелось подчеркнуть, что они – продолжатели дела Рюрика и его потомства, властители созданного Рюриковичами государства. И эта двойственность стала визитной карточкой русских царей до самого конца их существования: они были вынуждены видеть в себе и европейских государей, «первых рыцарей» элиты, и московских православных самодержцев. Каждый из царей решал этот выбор по-своему, склоняясь больше туда или сюда, но в целом Российская империя стояла враскоряку между позицией подчинения цивилизованному миру и охранительным национализмом. А короче такое состояние называется полуколониальным.
А в целом политика Романовых на втягивание России в Европу кончилась грандиозным крахом. Это показала Гражданская война в России, во время которой народ (а это были не столько большевики, сколько крестьяне, матросы и анархисты) с невероятным наслаждением расправлялись со всем, что несло на себе унизительную для них печать старого мира, прежде всего с офицерством и чиновничеством.
Октябрьская революция 1917 года положила конец этой западнической России и открыла новую, советскую эпоху в истории нашей страны.
Советский период по историческим меркам был короткий (всего 74 года). Но кто сказал, что он однозначно кончился навсегда? (Особенно в свете последних президентских выборов.) Он оказал огромное влияние не только на жизнь народов нашей страны, но и на судьбы всего человечества. Уверен, что изучение его опыта, причин успехов и провалов будет служить основой для выработки путей развития России в ближайшие десятилетия. И этот опыт еще послужит не только России, но и всему человечеству.
Мы живем в переходный период, когда советский строй рухнул, попытки построения общества западного типа в современной России окончились крахом, а форма правления, государственный строй и общественные отношения, которые придут на смену нынешним, еще не ясны (хотя можно об их сути и догадываться).
Так сколько же лет российской государственности?
И вот в этой обстановке полной неясности в отношении будущего России в стране намечено торжественно отпраздновать 1150-летие российской государственности. Дескать, в 862 году новгородцы призвали варяжского князя Рюрика править их великой и обильной землей, в которой, однако, нет «наряда», должного управления.
А когда Олег захватил Киев, возникла Киевская Русь, с порядками которой решительно порвал Андрей Боголюбский.
Значит, Россия намерена торжественно отметить 1150-летие мирного захвата Новгорода отрядом варягов-разбойников, которые потом огнем и мечом распространили свою власть на всю тогдашнюю Русь и угнетали ее народ? И в то же время она не намерена отпраздновать случившееся ровно триста лет спустя становление единодержавия в зачатке Русского государства – в великом княжестве Владимирском, в котором были заложены основы именно русской государственности?
Не покажется ли такой юбилей странным тем, кто хотя бы немного в ладах с историей?
И не будет ли стыдно за него организаторам перед потомками?
Россия – без исторической науки
Вряд ли кто станет отрицать, что история России сознательно фальсифицировалась. Скажем, «киевское» летописание – фактически княжеско-придворное, когда деяния одних князей фиксировались, а другие, не интересные «общественности», исчезали из истории. Да и до Владимира Мономаха, строго говоря, летописания у нас не было, потому что главные летописи опираются на сочинение монаха Нестора, переработавшего труд другого монаха, Моисея, историческая ценность которого без его поверки параллельными источниками сомнительна.