Ленин, как материалист, критиковал философию Канта за уступки идеализму, которые, по его мнению, вели к вере в Бога (См. ПСС, т. 18, с. 206). Вряд ли он здесь прав, ведь главную опасность для религии (по крайней мере, в современных условиях) представляют не материалистические, а именно идеалистические философские учения. Искренне верующий не примет всерьез утверждения материалистов, будто Бога нет, но может заинтересоваться учением идеалистов, что Бог есть, но это не какая-то конкретная Личность (например, Христос), а некое Первоначало всего, Абсолютный Дух и т. п., а отсюда – один шаг до атеизма. Не случайно Маркс отмечал, что философия «сначала вырабатывается в пределах религиозной формы сознания и этим…
С иной позиции подвергли критике философию Канта русские мыслители-идеалисты. Вот как охарактеризовал ее П.А. Флоренский: «Нет системы более уклончиво скользкой, более «лицемерной» и более «лукавой», нежели философия Канта: всякое положение ее, всякий термин ее, всякий ход мысли ее есть ни да, ни нет». Такая «лукавая» философская система имеет религиозные корни: истинная религиозность – это воплощенный Логос, или культ. «Но Кант, до мозга костей протестант, не знал культа в его собственном смысле… Единственная осмысленная реальность для него – он сам, и поставление себя в безусловный центр мироздания (а в этом – существо западноевропейского духа нового времени), заранее… побуждало дать такую систему мысли, по которой культ был бы невозможен». Кант придерживался традиционного для западноевропейской мысли понимания культуры как всего, что сотворено человеком, в отличие от данного природой. Но тогда в нее включаются и Евангелие, и сатанинские произведения, и храм, и кабак. «Для расценки ценностей, – продолжал Флоренский, – нужно выйти за пределы культуры и найти критерии, трансцендентные ей». Иначе придется обожествить культуру в целом и себя в ней, принять идею «человекобога», из которого мгновенно «выглянет и звериная морда». Словом, «не я в Истине, но Истина во мне» – вот ориентировка Кантовой философии» («Богословские труды». Сб. 17. М., 1977. С. 122—128)..
Итак, если прежние идеалистические философские учения, так или иначе, вели к Богу, то протестант Кант в соответствии с догматами своей веры ухитрился создать такую систему, в которой Бог вроде бы есть (этим она неприемлема для материалистов) – это любовь, и в то же время Его как бы нет (что делает ее чуждой искренне верующим). Верить в будущую жизнь необходимо (без этого нет морали), но что это такое – неясно. Церковь нужна, но это не единство Пресвятой Троицы, ангельских чинов, усопших святых и всех ныне живущих верующих, а этическая община. Христианство выше и нравственнее иудаизма, но оно существует как бы без Христа. А раз на искупительную жертву Христа и Его помощь рассчитывать не следует, то человеку в его нравственном совершенствовании приходится полагаться только на себя, на свою волю (мне при этом вспоминается всегда герой рассказа Лескова «Железная воля»). У такого человека есть долг перед своей совестью (следовательно, критерий нравственности у каждого свой), но нет долга перед Богом, мирозданием, природой, обществом. Словом, философия Канта явилась воплощением западноевропейского индивидуализма в сочетании с протестантским жизнепониманием. Дальнейшее развитие немецкой классической философии, при всех ее достижениях в частностях, не только не устранило этих органических пороков системы Канта, но порой и значительно их усугубило. Так, И. Г. Фихте, отбросив Кантову «вещь в себе», построил систему субъективного идеализма, в центре которой – деятельность мистического «Я»; создающего весь мир, в том числе и конкретные индивидуальные «я». Спрашивается, зачем же было уходить от Бога, чтобы заменить Его этим мистическим «Я»? Да и зачем вообще философская система, если вывод ее создателя таков: «Какую философию ты выбираешь, зависит от того, что ты за человек». Развивая некоторые тенденции в сторону объективного идеализма, намеченные И. Г. Фихте, Ф. В. Шеллинг создал философию тождества субъекта и объекта, идеального и реального, а важнейшим фактом познания считал интуицию, присущую лишь немногим избранным. По его мнению, закономерный процесс – единство духа и природы, субъекта и объекта, свободы и необходимости – открывается только вере, а условие исторического и нравственного прогресса заключается в Боге, но ведь мы уже видели, что такое Бог по понятиям философов-протестантов. Отдав большую дань фатализму, Шеллинг закончил «философией откровения», основанной на религиозном опыте и отвергающей всякую философию, основывающуюся на разуме.