Договориться с тенью

Ещё пол-часа назад, этот обаятельный мужчина предупредительно открывающий перед ней двери в боулинг и отодвигающий для неё стул, очаровательно улыбавшийся, теперь враждебно смотрел в окно, сконцентрировавшись на собственных переживаниях, никого и ничего не замечал вокруг. София подавленно молчала. Подъехав к музею, одновременно вышли из автомобиля. Герман шёл немного впереди, София едва поспевала за ним. Музей был открыт для осмотра, за исключением ограбленного зала. Двери туда были плотно закрыты и опечатаны. Рядом — на своём обычном посту — сидел охранник.

— Это охрана? — спросил Герман, остановившись перед закрытыми дверями, и бесцеремонно ткнул пальцем в дежурного. — Что он делал во время ограбления?

— Думаю, на этот вопрос он уже ответил, кому положено, — сдержанно предположила София.

Хоть они и говорили на немецком, очевидно, охранник понял суть их диалога.

— Что вы хотите? — неприязненно обратился он к Софии.

— Нам нужен директор музея.

— Его сегодня не будет. И завтра тоже.

София перевела Герману. Он тихо выругался и, развернувшись, вышел из музея.

— Что будем делать?

— Если бы я был в Германии, я бы знал, что делать.

— Так в чём вопрос? Отвезти тебя в аэропорт?

Думая о своём, Герман некоторое время смотрел на Софию в упор (но ей показалось, что сквозь неё и совсем не видя её), потом отрывисто произнёс:

— Отвези.

13

София возвращалась домой. До чертиков не хотелось говорить с отцом о внезапном отъезде Германа, об их скомканном, почти враждебном прощании. Финал встречи так не вязался с её ожиданиями. Поэтому, когда отец позвонил и передал бабушкину просьбу приехать к ней, София обрадовалась. По дороге она заскочила в супермаркет, накупила продуктов для старушек. Сёстры под конец жизни съехались и жили под одной крышей. Вдвоём им было веселей. Да и вторая квартира на первом этаже в центре города, сданная адвокату под офис, приносила приличные для пенсионерок деньги. После инсульта Ольга Сидоровна не вставала и теперь полностью зависела от своих близких.

— Ну, конечно, я не забыла про бублики! Меня поражает ваша неизменная сила и свежесть желания этих скромных бубликов, в то время как в кондитерских отделах крышу срывает от невероятного выбора, — смеялась София, вынимая всевозможные сладости из пакетов. — Вы только полюбуйтесь, что я вам привезла! Только зелёного чая — семь сортов!

— Зачем же так много? — подала слабый голос Ольга Сидоровна из спальни.

— И совсем не много. Ты бы видела, сколько его там! У меня глаза разбежались, меньше взять просто нельзя было. Сейчас устроим чаепитие!

София зашла в ванную вымыть руки. Екатерина Сидоровна последовала за ней:

— Сонечка, может, останешься на ночь?

— Можно и на ночь. Надо только машину поставить на стоянку. А что случилось?

— Бабушка твоя совсем плохая стала, каждый день помирать собирается. Ночами плохо спит — часто плачет, заговариваться начала. Твердит, что должна с тобой о чём-то важном поговорить. Я пойду на улицу, посижу на скамеечке. Она просила вас наедине оставить, когда ты придёшь, — какие-то секреты. Господи, ну что она может тебе такое рассказать, чего я не знаю? — снисходительно заметила Екатерина Сидоровна и пожала сухонькими плечами.

София вымыла руки, прошла в спальню, села на кровать, обняла Ольгу Сидоровну.

— Бабуль, чего хандрим? Осенняя депрессия? Кто тут умирать собрался? Сейчас шоколадный торт слопаем и настроение поднимется. Никто мою бабушку шоколадом не кормит, да? Обижают мою бабулю?

— Сонечка, отец говорил, ты с германцем каким-то встречалась? Это правда или он пошутил? — не обращая на легкомысленный тон внучки, озабоченно спросила Ольга Сидоровна.

— Ну почему же пошутил, бабуль? Правда. Встречалась. А чего ты так волнуешься? Ну, это совсем не повод для плохого настроения. Немец мой благополучно отбыл восвояси, так что остаюсь я в родном отечестве, не изменив ему даже в мыслях!

— Волнуюсь, Сонечка. Есть причина.

Она помолчала, выжидая, когда захлопнется входная дверь за сестрой, и только потом продолжила:

— Не думала, что когда-нибудь откроюсь. Да, видно, время пришло. Надо, чтобы ты знала. Хочу тебе всё рассказать, хоть и трудно мне… Что-то голову сдавило. Подай-ка мне, дружок, капли, вон те.

Ольга Сидоровна показала дрожащей рукой на тумбочку.

— Что за трагическое вступление, бабуль? Ты меня волнуешь. Сколько накапать?

— Пятнадцать. Ох, как худо мне! Словно под водой плыву, сил нет. Послушай, девочка моя, ты должна знать…

Голос Ольги Сидоровны дрогнул, и она замолчала, отвернувшись. На глаза навернулись слёзы.

— Бабуль, да ты чего? Не надо так волноваться! Что за страсти?

Старушка улыбнулась через силу:

— Да, Сонечка, страсти давно минувших лет. Не могу в могилу унести свою тайну, мучает она меня. Каждую ночь думаю и думаю. С ума сойду, если не откроюсь. И никому бы не сказала, но ты сама, того не ведая, вынуждаешь меня на откровения. То на переводчицу удумала учиться… А теперь вот с немцем сдружилась…

София улыбнулась и попыталась разрядить обстановку:

— Если уж заинтриговала, колись.