Догра Магра

Итиро Курэ следит с некоторой тревогой за тем, как поднимается и опускается орудие, и, как бы про себя, запинаясь говорит:

— Нет, я хочу сейчас…

— Хм… Но почему? Зачем?

Юноша не отвечает и, плотно сжав губы, продолжает наблюдать за движениями мотыги.

Доктор Масаки напряженно рассматривает его профиль, как будто пытается отыскать нечто в выражении больного. На песок перед ними ложится тень огромного коршуна.

Что ж… из увиденного вы уже узнали, что наследственная психология Итиро Курэ связана с какой-то аристократической дамой древних времен, носившей малахит, хрусталь и черепаховые гребни. Вероятно, чтобы завершить картину, моделью для которой и послужила эта дама, он с таким пылом роет ямы в поисках мертвецов.

Но почему же Итиро Курэ не смог ответить на вопрос доктора Масаки о том, когда был зарыт этот труп, и ушел к себе в палату?.. И почему сегодня… то есть 19 октября 1926 года, он вернулся на площадку «Клиники свободного лечения», внимательно наблюдал за мотыгой, которой орудовал старик, и дожидался, когда тот уйдет? И пока мы все это обсуждаем, откуда и как приближается крах «Клиники свободного лечения»?

Прямо сейчас на этот вопрос могут ответить два человека — доктор Вакабаяси, который изучал дело, и я, его коллега… Нет, то есть доктор Масаки на экране… Да нет, не я… Надоело! Это я и точка! Хватит уже этого кино. Идемте назад, в Императорский университет Кюсю, в кабинет чокнутого профессора Масаки, который пишет свое завещание среди ночи.

Да… может, брехни в моем завещании и многовато, но я всего лишь коротаю время перед смертью. Да и виски подействовало… Неважно… Позвольте еще затяжечку…

Хорошо-то как… Я пишу завещание в ночь перед самоубийством, и мне на все плевать… Надоест писать — заберусь в кресло прямо в тапочках, обхвачу руками колени и стану выдувать ультрамариновый или тыквенный дымок… И дымок станет клубиться, будто утренние или вечерние тучки, а потом начнет подниматься все выше и выше, выше и выше — до самого потолка… Там он превратится в вихрь, расплывется масляным пятном по поверхности воды и, как живой, начнет то смешиваться, то рассеиваться, то печально, то весело, то кривой, то дугой, пока не улетучится потихоньку… А я, маленький скелетик, глядящий рассеянно из своего огромного кресла, так похожий на джинна из «Тысяча и одной ночи»… Хочется спать… это все виски, да-а… Хр-хр-хр… Сколько звездочек за окном… Так… что я хотел… Ага… Звездочка… «Профессор покинул мир, глядя на звездочку»… Ха-ха… Не стоит, не стоит… Хр-хр-хр-хр-хр-хр-хр-хр-хр-хр… хр-хр-хр-хр-хр… хр-хр-хр…

x x x

«Ну как, дочитали?»

За моей спиной неожиданно послышался голос, он разнесся по кабинету и, отозвавшись эхом, смолк.

Я сразу же понял, что веселье и задор, звучащие в этом голосе, никак не свойственны доктору Вакабаяси, и удивленно обернулся. Но комната была совершенно тиха, даже мышка не пробежала. Чудеса!..

Лучи утреннего осеннего солнца проникали в помещение с трех сторон. Их блики ярко играли на стеклянных ящиках с образцами, на окрашенной стене, на линолеуме… Все вокруг безмолвствовало.

«Чик-чик-чик! Чирик-чирик-чирик! Чик-чик!»

Лишь радостное щебетанье птичьей стайки в соснах — вот все, что я слышал.

Странно-то как… Я отложил это злополучное завещание, поднял взгляд и… чуть не вытянулся по стойке смирно!

Прямо передо мной возник загадочный человечек. Я думал, что все это время в крутящемся кресле восседал доктор Вакабаяси, но вместо него напротив меня за большим столом одиноко торчал худощавый, похожий на скелет, невысокий мужчина в белом халате.

На вид он был лет пятидесяти, благородного вида, голова чисто выбрита, брови тоже, кожа загорелая до красноты, на высокой переносице пенсне без оправы, в углу изогнутого рта свежая, только что зажженная сигара, руки скрещены на груди.

Мы обменялись со скелетом взглядами, затем он откинулся на спинку кресла и, взяв в руку сигару, вдруг расхохотался, обнажив ряд белоснежных зубов.

Я подпрыгнул:

— А! Доктор Масаки!

— А-ха-ха! Удивился-то как. Ха-ха-ха. Молодец, молодец. Хорошо, что запомнил мое имя. Я уж боялся, что примешь меня за призрака и сиганешь отсюда… Ха-ха-ха-ха-ха… А-ха-ха…

От этого хохота меня будто парализовало, завещание вывалилось из рук и упало на стол. Появление доктора Масаки, его автора, казалось, начисто опровергло все, что я узнал за утро. Силы тут же покинули меня, и, сглатывая подступающую слюну, я безвольно опустился во вращающееся кресло.

Доктор Масаки расхохотался еще громче:

— А-ха-ха-ха-ха! Как ты перепугался! А-ха-ха-ха. Но поражаться тут нечему, это всего лишь страшная иллюзия.

— Иллюзия?..