Восточная стена, в которую глядел дарума, была яркого желточного цвета, словно ее только что покрасили. Посередине стояла большая печка с квадратной черной крышкой, внутрь которой мог бы легко поместиться и человек. Примерно в двух сяку над печкой висели круглые часы, они показывали семь часов сорок две минуты, но я не слышал тиканья… Возможно, в них был электрический механизм. Справа находилась огромная, написанная маслом картина в золотой раме, а слева — портрет в черной раме и календарь.
Еще левее обнаружилась дверь — кажется, она вела в соседнюю комнату. И пока я оглядывал профессорский кабинет — тихий, торжественный, залитый ясным, а местами даже ослепительным утренним светом, мне захотелось принять достойный, подобающий вид.
Меня будто бы охватило сдержанное вдохновение. И безразличие к собственной участи, и любопытство по отношению к судьбе девушки пропали. «Все предначертано свыше!» — преисполненный этого священного чувства, я обеими руками поправил воротник и, словно движимый незримой дланью паломник, направился к шкафчикам с материалами.
Я подошел к наиболее освещенным полкам, что находились у окна на южной стороне. За стеклянными дверцами лежали странные документы и свитки, снабженные пояснительными ярлычками. По словам доктора Вакабаяси, все это были просьбы наподобие «Я вылечился, пожалуйста, выпишите меня из больницы», адресованные главе кафедры.
Я хотел было отстраниться от всех этих болезненных объектов, что являлись один за другим, но вдруг мое внимание привлек экспонат в самом углу полки, за сколом стеклянной двери. Этот предмет не бросался в глаза, но, благодаря разбитому стеклу, я смог разглядеть его. И чем больше я присматривался, тем удивительнее он казался.
Передо мной лежала переплетенная рукопись толщиной примерно в пять сунов[11]
, верхние страницы которой были потрепаны — видимо, ее читали не раз. Аккуратно, чтобы не порезаться, я просунул руку в дыру. Рукопись оказалась разделена на пять тетрадей, на первых страницах которых стояли римские цифры: I, II, III, IV, V. Открыв наполовину оторванную страницу первой тетради, я увидел выведенные красными чернилами строки, напоминающие танка:На следующей странице крупными черными буквами было написано «Догра Магра». Имя автора не упоминалось.
Начиналось повествование с удара часов: «Бо-о-ом…» и заканчивалось оно тем же. Тогда я подумал: уж не литературное ли это произведение? От увесистой рукописи веяло безумием: казалось, ее создали для того, чтобы вводить людей в заблуждение…
— Профессор… а что это такое, «Догра Магра»?
Стоявший за моей спиной доктор Вакабаяси закивал с невиданной ранее живостью.
— О… Это интересная, причудливая работа, демонстрирующая все загадки психического состояния душевнобольных. Когда доктор Масаки, глава кафедры, скончался, наш пациент — молодой студент — написал эту работу в один присест и тут же представил ее мне…
— Молодой студент?
— Так точно.
— Но… он, вероятно, желал заявить, что с ним все в порядке, и поскорее выписаться из больницы?
— Нет. Честно говоря, не знаю… Мне трудно сделать однозначный вывод, но, судя по содержанию, это какая-то научно-фантастическая повесть, прототипами героев которой послужили мы с доктором Масаки.