Дойти до горизонта

— Чуть что, сразу Ильичев! — возмутился я. Наташа тяжело, словно поворачивалась башня танка, перевела глаза на Салифанова. Под ее давящим взглядом тот засуетился, заулыбался заискивающе.

— Я пока в регистратуру за карточкой сбегаю! — попробовал отшутиться он.

— Салифанов, ко мне! — резко скомандовала Монахова, вспомнив, видно, что чем проще и короче приказ, тем лучше он воспринимается исполнителем.

Конечно, можно было попытаться составить фразу по-другому, не так обидно, а то получилась какая-то собачья команда. Салифанов это немедленно заметил.

— Я тебе не доберман-пинчер! — возмутился он и надел на лицо выражение крайней обиды. Теперь у него появилась формальная причина увильнуть от обследований.

— Мне что, больше всех надо? — поставила вопрос ребром Монахова.

— Наверное, больше, иначе б ты этим не занималась, — предположил Валера.

— Это ему надо, — ткнула в меня пальцем Наташа. — Я сюда ехала только плыть! — Она громко захлопнула папку с бланками тестов.

— Значит, с него надо начинать, — рассудил Салифанов.

Пришлось идти на уступки. Обследования вновь начались с меня.

Деревянными ногами я подошел к Монаховой. Если бы у меня был хвост, я, наверное, усиленно завилял бы им из стороны в сторону, выказывая свою преданность и любовь. Но хвоста у меня, к сожалению, не было, и я ограничился комплиментом:

— Ты сегодня прекрасно выглядишь! Как академик Пирогов!

— Сядь! — не дала себя расслабить Наташа. Я безвольно опустился на настил.

— Начнем с забора крови! — зловеще известила Монахова, приподнялась и вытянула из-под себя стерилизатор.

В его металлическом нутре что-то страшно звякнуло. Я отшатнулся, но было поздно. На запястье моей правой руки мертвой хваткой профессионала-дзюдоиста сжались ее пальцы.

— Не надо дергаться! — предупредила она. — Не так уж и больно. Она вытащила ватку, смочила ее спиртом и тщательно обтерла мой безымянный палец.

— Руки надо чаще мыть, — между делом заметила она.

— Это пигментация кожи, — запротестовал я.

— Я вижу, — поморщилась Монахова и отбросила в море заметно почерневшую ватку.

Салифанов, стараясь чтобы никто не заметил, тут же, как бы случайно, макнул руку в воду и стал шаркать ею о штаны. Татьяна пристально взглянула на него.

— Пятно на штанах, вот здесь, — попытался объяснить он свои действия. — Откуда взялось, ума не приложу. — И стал тереть уже с явно показным усердием. Монахова в это время сильно сжала с боков мой палец и вытащила остро заточенную лабораторную бритвочку. Я заметно побледнел. Палец, в свою очередь, наоборот, приобрел здоровую розовую окраску. Вся кровь, схлынувшая с лица, наверное, собралась в нем. Сейчас Монахова проколет кожу и…

— Давай быстрее, — поторопил я.

Терпеть уже не было сил. Лучше уж сама боль, чем ее ожидание. В моем воображении бритвочка уже столько раз вонзалась в палец, что он стал похож на подушечку для иголок.

— Я лучше знаю, когда, кому и что делать, — нравоучительно пояснила она и еще сильнее стиснула мой бедный палец.

— Ты аккуратнее! — охнул я.

Монахова с размаха воткнула свой инструмент, кожа хрустнула и поддалась. Она для верности нажала еще раз. Наверное, с таким же садистским удовольствием свирепые янычары вонзали свои кривые ятаганы во впалые животы ненавистных противников.

— «Но в горло он успел воткнуть и там два раза повернуть свое оружие… Он завыл…» — процитировал Салифанов.

Наташа неотрывно смотрела на мой палец. Казалось, она взглядом хотела высосать из меня всю кровь.

— Ну! — с угрозой произнесла она.

— Стараюсь, — попытался оправдаться я. И действительно, старался, даже кряхтел от натуги. Крови не было! Куда она подевалась, проклятая? Я честно пытался отыскать ее в лабиринтах аорт, сосудов, вен и капилляров и направить к злосчастному пальцу. Но не мог наскрести даже жалкую каплю. Организм из чувства самосохранения не хотел расставаться со скудными запасами лейкоцитов, красных кровяных телец и т. п. Они ему сейчас были нужны внутри гораздо больше, чем на лабораторном стекле. Монахова стала недвусмысленно коситься на мой средний палец.

— Ты что задумала? — испугался я.

Наташа отщипнула еще кусочек ватки, опустила его в спирт. Я попытался выдернуть руку, но Наташа была начеку. Она еще крепче сжала палец и, то ли из-за этого, то ли из-за испуга, на желтую кожу выдавилась темно-красная капелька крови.

Наташа с сожалением взглянула на облюбованный палец и отложила ватку.

— Вот видишь, все нормально, — облегченно вздохнул я.

Монахова взяла длинную стеклянную трубочку и попыталась втянуть каплю крови внутрь. Красный столбец поднялся до середины.

— Еще надо, — строго сказала она.

— Разве я против, Наташенька, хоть всю забери. Если сможешь! — щедро разрешил я.

— Тогда не утягивай руку! — потребовала Монахова и, удобнее перехватив, стала выдавливать из пальца кровь, как из пустого тюбика зубную пасту.

— Может, его за ноги потрясти? — предложил свои услуги Салифанов.

Понемногу, трудно расставаясь с каждым миллиграммом, отдавал я свою кровь. Была она густая, вязкая и темная на вид. Никогда раньше такой не видел. Ограничение воды и жара уже начали сказываться.