Доказательства вины

Я приготовил заклятие. В принципе в нем нет ничего сложного — при обычных обстоятельствах. Только не тогда. когда я чувствую себя выжатым, словно тряпка. Мне лишь с третьей попытки удалось его запустить — но все-таки Удалось. А потом я взгромоздился обратно на пассажирское сиденье фургона, откуда след перемещения фагов казался бледно-зеленой полоской клубящегося тумана. Я диктовал Томасу направление. Мы ехали по следу, который вел нас в сторону Ригли.

Моя бедная больная башка почти отказывалась варить, но через несколько минут что-то нехорошее шевельнулось в ней. Какое-то смутное подозрение. Я устало огляделся по сторонам, и квартал показался мне знакомым. Мы ехали по следу, и ощущение усиливалось. По мере приближения к цели туман светился все ярче.

Мы свернули за последний угол.

Желудок вдруг сжался в тошнотворном спазме.

Зеленый туман вел к крыльцу белого двухэтажного домика. Славного домика, каким-то образом сохранявшего дух пригорода, несмотря на то что располагался он почти в центре третьего по величине мегаполиса Америки. Зеленая, несмотря на засуху, лужайка. Белая ограда из штакетника. Детские игрушки...

Туман вел к ограде, в которой зияли три больших отверстия — фаги не утруждали себя открыванием калитки. На зеленом газоне темнели три цепочки огромных следов. Фонарный столб с имитацией старинного газового светильника наклонился параллельно земле, начиная с высоты четырех футов. Дверь сорвали с петель и отшвырнули далеко во двор. Стоявший на гравийной подъездной дорожке минивэн был расплющен, словно на него роняли чугунную бабу.

Не уверен точно, но мне показалось, что я вижу на дверном косяке следы крови.

Яркая надпись на стоявшем в трех футах от меня декоративном почтовом ящике гласила:

КАРПЕНТЕРЫ

О, Господи.

О, Господи.

О, Господи.

Я наслал фагов на Молли.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Я выбрался из фургона на ватных ногах. Вокруг царило разрушение. Блин, бессмыслица какая-то! Как, черт подери, такое вообще могло случиться? Как могло мое заклятие послать фагов именно сюда?

Я стоял на тротуаре перед домом, разинув рот, как последний дурак. Не горел ни один уличный фонарь. Разгром освещали лишь фары фургона, но через несколько секунд Томас выключил и их. На улице царила тишина — ни зевак, ни полиции. Что бы здесь ни произошло, кто-то постарался сделать все так, чтобы не побеспокоить соседей.

Не знаю, сколько я так стоял. Помню, Мыш прижимался к моему бедру. Потом подошел Томас и остановился с другой стороны.

— Гарри? — Похоже, он задавал этот вопрос не в первый раз. — Что это за место?

— Это дом Майкла. — прошептал я. — Его семьи.

Томас вздрогнул. Он огляделся по сторонам и снова повернулся ко мне:

— Эти твари пришли сюда?

Я кивнул. Ноги плохо держали меня. Я так жутко устал.

Что бы здесь ни произошло, все уже кончено. Я ничего не мог изменить, только посмотреть, кто пострадал. И мне очень не хотелось делать этого. Поэтому я продолжал стоять на месте, тупо глядя на дом. Первым нарушил молчание Томас.

— Я посторожу здесь. Обойди дом — может, что-нибудь обнаружишь.

— Иду, — пробормотал я.

Я сглотнул накопившуюся во рту слюну, и мне показалось, я проглотил фунт стальных канцелярских кнопок. Больше всего на свете мне хотелось убежать отсюда.

Вместо этого я потащил свою изможденную задницу через искореженный газон к разбитым дверям. Мыш на трех лапах ковылял за мной.

На дверном косяке и впрямь темнели уже подсохшие кровавые брызги.

Я вошел в дом, пересек прихожую и заглянул в гостиную. Повсюду валялись разбросанные в беспорядке обломки мебели. Телевизор лежал на боку, по экрану бежали белые полосы помех. Комнату наполнял негромкий шум — антенна выдернулась из гнезда.

Больше в доме не слышалось ничего.

— Ау! — крикнул я. Никто не ответил. Я прошел на кухню.

На дверце холодильника висели, придавленные к ней магнитиками, несколько листков бумаги в линейку с какими-то школьными упражнениями. Еще там висели детские рисунки цветными фломастерами. На одном из них улыбающаяся фигурка в платье дополнялась надписью корявыми печатными буквами:

Я ЛУБЛЮ ТИБЯ МАМА.

О Господи!

Кнопки у меня в желудке превратились в бритвенные лезвия. Если с ними что-то случилось из-за меня... не знаю, что бы я сделал.

— Гарри! — крикнул с улицы Томас. — Гарри, поди сюда!

Голос его звенел от возбуждения. Я вышел из дверей кухни на задний двор и увидел, что Томас спускается с дерева — с дуба, на котором Майкл построил для своих детей домик, лишь ненамного уступающий размерами моей квартире. С его плеча свисала неподвижная фигурка.

Я сорвал с шеи амулет и засветил его. Томас уложил Дэниела, старшего сына Карпентеров, на траву. Тот дышал, но очень сильно побледнел. На нем были фланелевые пижамные штаны и белая, покрасневшая от крови футболка. На руке багровел порез, не слишком глубокий, но длинный. Ссадины темнели на лице, на кисти; костяшки пальцев были ободраны и распухли.

Сын Майкла дрался кулаками. Вряд ли это ему помогло, но он дрался.

— Куртку, — резко бросил я. — Он мерзнет.