— И что же ты предлагаешь? Двигать вместе? Так ведь нет у меня паспортов иностранной державы. Я могу только доставать из широких штанин свои серпы и молоты, но, боюсь, французы давно уже завязали с парижскими коммунами.
— Значит, тебе нужно остаться, — пожал плечами Зуля, словно спор шел о том, на каком краю стола поставить крабовый салат. — Но остаться так, чтобы тебя никто не посмел тронуть.
— Стать президентом? — саркастически усмехнулся Андрей.
— В президентов тоже стреляют.
— Что же тогда? Уйти в скит?
Зуля не отвечал. Он не торопясь прошелся вдоль машины, осматривая ее, словно придирчивый покупатель. Потом обошел вокруг наблюдавшего за ним приятеля.
— Слушай, сапер, — спросил он, оглядывая Андрея с ног до головы, — а ты бы смог эту же бомбу заложить похитрее?
— В свою же машину?
— Да нет, в свою машину любой дурак заложит. В чужую.
— В чью?
— Ты скажи, можешь или нет, а в чью, мы найдем.
— Ну могу… — не слишком уверенно ответил Андрей. — Только надо еще дверь открыть, а потом закрыть…
— В этом я тебе пособлю, — успокоил его Миша.
— Тогда вполне. — Ответ прозвучал уверенней. — Я даже могу заложить так, чтобы она не сразу взорвалась. Чтобы дверь сначала открыли, потом закрыли, а потом…
— А чтобы ее раз пять открыли спокойно, а потом она сработала?
— Можно… Нужно рассчитать длину шнура… А зачем это?
— На всякий пожарный. Ладно, поехали.
— Куда?
— По дороге объясню. Ты, кстати, знаешь, где Анвар живет?
— Ну, он квартиру снимает на Вавилова, возле…
— Потом расскажешь, — перебил его Миша. — Поехали.
Сысоев кипел от злости. Стоя в будке таксофона, он был вынужден вымещать бурлившую в нем ярость на металлической полочке под аппаратом. Каждую свою фразу следователь сопровождал ударом по ней. Полка отвечала противным дребезжащим звуком.
— Слушай, мужик, я не знаю, что сказал главный инженер! — Необходимость говорить этим дурацким кодом, заставлявшим постоянно держать в голове вторые имена и ключевые фразы, невозможность просто покрыть матом этих оборзевших хулиганов, возомнивших себя крестными отцами и пупами земли, только подливали масла в огонь. — Я спрашиваю, почему второй объект до сих пор не сдан?!
Трубка отвечала что-то. Сысоев какое-то время слушал, потом снова принялся орать.
— Да мне по хрену, где вы что заложили. С утра было два объекта, теперь их снова два, а может стать и больше. Оно мне надо? Что?
Трубка снова забубнила.
— Я вам даю срок до вечера! До вечера я продержу веек наготове, а больше не могу. Не поймаете… Тьфу, не сдадите объекты — не обижайтесь! Понятно?
В трубке что-то тихо спросили.
— Да, — ответил следователь ледяным тоном. — Так и передай главному.
Он повесил трубку.
Выйдя из будки, с силой пнул дверцу ногой. Нижнее стекло не выдержало и треснуло.
Как из-под земли рядом выросли два омоновца. Один приложил руку к берету.
— Старший сержант Терентьев. Документы ваши.
— Что? — Сысоев повернулся к ним, бешено вращая глазами. — Документы?!
Дюжие патрульные несколько оробели от такой реакции без одной минуты задержанного хулигана. Когда же этот мужчина привычным движением выхватил из нагрудного кармана удостоверение и, раскрыв, сунул его в нос старшему сержанту, омоновцы окончательно растерялись.
Второй, впрочем, решив проявить то ли принципиальность, то ли служебное рвение, сделал шажок вперед.
— Вы бы это… — Он не закончил фразу, красноречиво указав на треснувшее стекло.
— Что? — Сысоев подошел к нему вплотную. — Боец невидимого фронта, ты чем-то недоволен? А ты не боишься стать окончательно невидимым?!
— Извините, товарищ… — начал старший сержант, снова отдавая честь, но Сысоев уже завелся не на шутку.
— Так, бойцы, — он окинул обоих омоновцев беглым взглядом, — что за вид? Непонятно! Ботинки не чищены, пуговицы расстегнуты, чубы… Вы что? Вы кто? Махновцы? Из какого отделения?!
— Товарищ…
— Смирно! Отделение?
— Сто десятое…
Сысоев вдруг остыл. Воровато оглядевшись по сторонам, он заметил нескольких прохожих, приостановившихся, чтобы понаблюдать, как дядька в штатском строит двух «камуфляжников».
— Значит, так, — сказал Сысоев совершенно спокойно. — Даю пять минут привести себя в порядок. Не на улице! Зайдите… в подъезд! — Сысоев махнул в сторону ближайшего подъезда. — Бего-о-ом марш!
Омоновцы, козырнув, бросились к подъезду.
Сысоев еще раз огляделся по сторонам, дождался, пока бравые патрульные скроются за дверью подъезда, сел в свою «девятку» и, дав с места по газам, быстро укатил в направлении центра.
— Мамай, — Глупый выглядел встревоженным, — мент твой звонил. Ругался по-черному.
Глупый был в армии Мамая чем-то вроде пресс-секретаря. Он общался с ходоками от коммерсантов, с посланцами других бригад, ментами, всякой канцелярской шушерой. Он определял значимость того или иного сообщения или визитера и решал, стоит ли сообщать о них непосредственно Мамаю или же поручить разобраться одному из его заместителей.
На сей раз сомнений быть не могло, случай оказался важный. Конфликт со старшим сыскарем мог вылиться в крупные неприятности, и Глупый не мешкая отправился к Мамаю с докладом.
— Что там? — Мамай оторвался от бумаг.