Доказательство от противного

Миша дрогнувшей рукой взял свой выигрыш, аккуратно сложил деньги и убрал их в нагрудный карман школьной куртки. Молча развернувшись, он зашагал на ставших вдруг неподатливыми ногах в сторону класса. Он чувствовал на себе сверлящий взгляд высокого парня, которого только что обыграл, и с трепетом ожидал, что сейчас тот окликнет его и предпримет что-нибудь, чтобы завладеть-таки ускользнувшим у него из-под носа выигрышем. Но ничего не произошло. Никто не попытался оспорить его победу, но пережитые Мишей неприятные минуты ожидания расправы оставили пренеприятный осадок, и, несмотря на поступавшие предложения и неплохие шансы на победу, он решил не играть больше.

Тем не менее тот факт, что двое сильных парней не сделали попытки отобрать назад столь обидным образом уплывшие от них деньги, поразил его, так как противоречил всему его жизненному опыту: с ним поступили по-честному. Не потому, что не было возможности поступить иначе, а просто потому, что так было правильно.

До сего момента Миша делил окружающий мир на героев любимых книг и на людей реальных. Первые были умными, добрыми, благородными; вторые, мягко говоря, наоборот. Люди реальные всегда норовили толкнуть, обмануть, обозвать, отобрать что-нибудь. Исключением до сего времени были только Мишины домашние.

Миша стал присматриваться к Лехе и Андрею.

Те же вскоре совершенно перестали обращать на него внимание. Теперь они организовывали и проводили турниры вдвоем. Появились у них и еще какие-то дела.

Впервые Миша поймал себя на мысли, что хотел бы стать чьим-то другом. Он искал способ сойтись с ребятами или хотя бы обратить на себя их внимание, но тщетно, тем было недосуг. Андрей и Леха вскоре забросили даже турниры, уйдя с головой в новые проекты и осуществление новых идей. Постоянно занятые чем-то на переменах, они исчезали после уроков, напрочь утратив интерес к школьной жизни, развлекательным мероприятиям, викторинам и всему такому, что доселе вызывало интерес у школяров.

Так продолжалось довольно-таки долго. Почти год.

Но однажды оба параллельных класса, в которых учились Леха, Андрей и Миша, сорвали с уроков и привели в спортзал. Возле пирамиды из матов уже стояли директор школы, оба завуча и учительница литературы, Тамара Стефановна, являвшаяся парторгом школы.

По всему было видно, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

Классы построили каре, как на пионерской линейке, так что директриса со свитой оказались в центре.

Ученики взволнованно перешептывались, учителя совещались о чем-то между собой.

Наконец директриса сделала несколько шагов к центру каре, давая понять, что сейчас скажет собравшимся что-то важное. В зале наступила абсолютная тишина.

Директриса обвела шеренги притихших школьников взглядом, удостоверившись, что все вверенные ей дети преданно пожирают ее глазами, с подобающим трепетом ожидая, когда же она начнет говорить. В такие мгновения директриса чувствовала себя царевной Будур, выехавшей на базарную площадь: весь город принадлежит ей, и одной ее воли достаточно, чтобы осчастливить или уничтожить любого из ее подданных. Ощущение безраздельной власти над этими упакованными в одинаковую школьную форму маленькими людьми вызывало у нее эйфорию, сродни той, что испытывает парашютист, сделавший шаг из самолета с высоты семи километров.

Увлекшись на мгновение дольше, чем допустимо, своими ощущениями, директриса чуть затянула паузу и едва не упустила натянувшиеся вожжи власти: кто-то шевельнулся, скрипнул паркет, и по рядам побежал шелест покашливаний, вздохов, кто-то даже негромко кашлянул. В последний момент директриса успела-таки вернуть школяров в состояние напряженного ожидания, грозно взглянув туда, откуда донесся кашель. Вновь все замерли.

— Сегодня… — Голос директрисы взмыл под высокий свод и эхом обрушился на плечи стоящих в шеренгах слушателей. Возможно, именно из-за акустики, придававшей ее голосу необыкновенно торжественный оттенок, директриса предпочитала проводить собрания и церемонии в спортзале.

— Сегодня, — повторила директриса, растягивая паузу, словно подбирая слова, как будто речь ее не была уже продумана до мелочей, а рождалась прямо сейчас, в этом зале, в эти мгновения, — мы собрались по поводу крайне неприятному и, я бы сказала, печальному.

Шеренги выдохнули разом и тут же, судорожно вдохнув, снова затаили дыхание.

— Двое ваших товарищей, — продолжала директриса, — один из «А», другой из «Б»…

Почти сотня сердец забилась чуть ровнее: речь идет о чьем-то проступке, следовательно, касается все это мероприятие только тех двоих товарищей. Напряжение сменилось любопытством: а интересно, о ком это речь и что они такого натворили?

— …совершили серьезное преступление. Преступление (я подчеркиваю это слово!), направленное против всего нашего общества, против Родины, против вас, против меня…

Миша стоял во втором ряду. От ока директрисы его заслоняла широкая спина стоявшего впереди товарища, и он медленно повернул голову, изучая шеренги: кого нет в строю?