Я беру из коробки все пять ирисок и кладу ему в ладонь. Рука исчезает.
Я жду денег, но мой покупатель не спешит их отдать. Возможно, он забыл? Я снова осторожно стучусь то в один, то в другой сапог. Но сапоги — безмолвствуют. Я тихо ударяю по ним тыльной стороной ладони. Они все равно молчат. Тогда я уже не стучусь, а стучу в них кулаком. И они ощетиниваются, как морда бульдога.
Мне бы плюнуть на эти пять ирисок и переползти дальше. Но нет же! Мне обидно. Я снова нетерпеливо стучу кулаком то в один, то в другой сапог. И вдруг правый сапог раскачивается, как маятник, и со всего размаху ударяет меня кованым каблуком по лицу!
На какое-то мгновение у меня перехватывает дыхание, потоки искр сыплются из глаз. А вслед — кровь из носа и из рассеченной губы капает на пол. Я подставляю пустую ирисную коробку, зажмурив глаза от щемящей в переносице боли. Но тут чья-то железная рука хватает меня за шиворот и прижимает мою голову к полу. Раздается ликующий крик на весь зал:
— Сергей! Поймал дикого! Дикого поймал!
В разных концах обширного зала, как эхо, повторяют:
— Дикого поймали!
Железная рука выволакивает меня за шиворот из-под скамейки и, то поднимая, то опуская, тащит между рядами.
У запасного выхода меня уже ждут человек восемь сбежавшихся парней, местных ирисников. Лица их я плохо различаю, но в полумраке, подсвеченном красным светом фонаря, отчетливо вижу оскал их зубов. Парни разом наваливаются на меня, подминают под себя, и я чувствую град стремительных ударов по всему телу. Потом мне выворачивают руки.
Контролерша услужливо раскрывает запасный выход. Меня выталкивают во двор, освещенный тусклой угольной лампочкой. Возможно, что в другое время я бы и не заметил эту лампочку, но тут замечаю и запоминаю ее, сиротливо болтающуюся на проводе.
Ко мне неторопливым шагом подходит Сергей. Он за лето успел еще загореть, и белая майка-безрукавка на его мускулистом бронзовом теле сверкает почти снежной белизной. Лицо Сергея свирепое, как у дерущегося боксера из американского фильма. Он осторожно перебирает пальцами левой руки ворот моей рубашки и медленно накручивает на кулак, а правую, татуированную до плеча, напружиненную для удара, раскачивает вдоль тела.
— Гони выручку! — со сдержанным бешенством говорит Сергей.
Я прячу руки в карманы и исступленно кричу ему в лицо:
— Не дам! Эти деньги я собрал для детей английских шахтеров!
На меня ирисники смотрят, как на сумасшедшего, потом раздается смех — оглушительный, как пушечный выстрел. И снова все смотрят на меня, как на сумасшедшего.
— Плевать нам на англичан! — орет Сергей, рванув меня за ворот рубахи. — Гони выручку!
— Не дам! — кричу я, готовый разреветься не столько от боли в переносице и в руках, сколько от обиды.
Тогда мне снова выворачивают руки, вытряхивают деньги из кармана штанов, и, хотя все хорошо видят мое окровавленное лицо, меня все же отводят в угол двора и Сергей с тяжелым придыханием говорит:
— Ничего, мы из дикого тебя сделаем ручным.
И он с такой силой бьет меня наотмашь широкой пятерней, что я отлетаю шагов на пять.
В правом ухе у меня сразу же начинает звонить колокол!
— Плакать и орать у нас не полагается! — кричит Сергей, подняв меня с земли. — Убьем! — И снова наотмашь бьет меня по лицу, на этот раз слева.
И в левом ухе у меня начинает звонить колокол.
Дальше я уже ничего не слышу, кроме все нарастающего гула одного большого, басовитого колокола. Я почти что ничего и не чувствую: шайка берет меня в круг и каждый ударом, валящим с ног, отбрасывает меня к другому. Это у них называется «рулеткой».
Глава шестая
А КАК ЖЕ ТОГДА МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ?
И вот я уже пятый день лежу в постели. Я чуть ли не весь забинтован. Мне не шевельнуть ни рукой, ни ногой. Боль — во всем теле. Мне не раскрыть и глаз, — уж очень большие фонари светятся под ними.
К тому же я плохо слышу. Колокол все гудит в моих ушах, хотя и не столь теперь громко и не столь раскатисто.
Первые три дня у моей кровати дежурят мать и Маро. Когда мне становится немного лучше, их заменяет Лариса. Она почти что неотлучно сидит у моей постели, и мать с сестрой не нарадуются, что нашли себе такую старательную помощницу. Хорошие помощники и Виктор с Топориком. После окончания школьных занятий у них много свободного времени, и они не знают, куда его девать, все время топчутся у наших дверей.
Лежа с закрытыми глазами, я мучительно думаю о подписном листе, о шести рублях, которые мне так и не удалось внести, гадаю, что говорят обо мне в классе, что думают, и в особенности… Зоя Богданова. Хочу представить себе ликующего Вовку Золотого, но почему-то он видится мне пляшущим чертиком, строящим рожи.
Мне кажется, что только Виктор понимает мое состояние, хотя он всячески избегает моих наводящих вопросов.
Но сегодня он приходит веселый и возбужденный и сразу выпаливает, что деньги он внес за меня.
Не ослышался ли я?
Виктор «шесть» показывает на пальцах.
— Откуда достал? Он смеется:
— С миру по нитке — голому штаны. Ребята помогли, ну и я продал… наш радиоприемник.