Докер

Лариса фыркает:

— Поучиться! Знаем, чему вы можете научить.

Он добродушно раскланивается перед нею:

— Только уму-разуму, злая ведьма! Никто не скажет, что Нерсес Сумбатович дурак дураком…

— А тогда почему у вас висит неграмотная вывеска? — вдруг выпаливает Топорик. — Почему «Нэ заходи», когда надо «Не заходи»? И что это за такая смешная вывеска?

Нерсес Сумбатович снисходительно смеется.

— Это уже область психологии, мой дорогой, но глупый мальчик. В этом оборотном «э» и заключается весь фокус. Напиши я вывеску правильно, ко мне никто бы не зашел. Каждый о ней мог подумать что ему угодно. А так — названьице с акцентиком, задевает сознание выпившего человека. Откуда бы он ни шел — из «Старой Европы», из «Новой Европы», из соседних духанов, — обязательно наткнется на мою вывеску. И она его остановит. Только она, и никакая другая! И дух противоречия обязательно заставит зайти ко мне. А зашел бы он на вывеску «Заходи, пожалуйста»? Нет, все говорят: заходи! Вот тут-то я подхожу к понятию инициативы. Она может быть изобретательной и… глупой. Да, да, глупой! К чему привела, скажем, инициатива Гарегина? — обращается он почему-то к Ларисе. — Его чуть не убили хулиганы. А к чему моя — всем хорошо известно, хотя многие думали: «Каюк Нерсесу Сумбатовичу, покончили с одним нэпманом!» Что — не так ли?

Лариса тянет:

— Ну, у Гарегина особый случай, и вы об этом знаете не хуже нас.

— «Знаете, знаете»! — передразнивает ее Нерсес Сумбатович, откинув занавеску. — Да, знаю! «Помочь детям английских шахтеров…» Идиоты! Английский король уж сам как-нибудь позаботится о своем народе. Ты лучше думай о себе! — тычет он себя в грудь. — О себе и больше ни о ком!

Мы молча переглядываемся.

— А как же тогда мировая революция? — спрашивает Виктор.

— Мировая революция?.. — Нерсес Сумбатович часто-часто мигает, точно его хватили чем-то тяжелым по затылку. — Мировая революция? — шепчет он и вдруг взрывается: — Да пропади она пропадом, ваша революция!.. Про-па-дом! — кричит он, дико выпучив глаза, и с такой силой хлопает дверью в коридоре, что звенят стекла.

— Что там случилось у вас?, — слышу я тревожный голос матери в окно.

— Да ничего особенного, — отвечает за меня Лариса. — Нерсес Сумбатович чуточку повздорил с Виктором.

А Виктор хватает с табуретки принесенный Нерсесом Сумбатовичем кулек и хрипящим шепотом спрашивает:

— Будем ли мы есть сладости, купленные за деньги этого контрика?

— Нет! — говорит Лариса.

— Нет! — говорит Топорик.

— Нет! — говорю я.

— Тогда я выброшу их во двор! — Виктор выбегает на балкон, и тут же мы слышим какие-то крики со двора. Интересно, кому на голову упал кулек?..

Глава седьмая ГРЕНАДА

Сегодня наш двор с утра звенит от «Гренады». Это Маэстро разучивает новую песню под мандолину. Ему подпевает Федя. Удивительное дело! Если раньше соседи выбегали на балкон и за малейший шум ругали на чем свет стоит Федю, то тут почему-то все молчат, терпят даже мальчика с чужого двора. Не потому ли, что песня всем нравится? Видимо, да. Это я хорошо вижу по Ларисе. Она все время мурлычет «Гренаду» и норовит убежать к певцам.

Сделав примочки и прикрыв глаза повязкой, я лежу и прислушиваюсь к голосу Маэстро, хотя с трудом различаю слова песни: в ушах все еще тяжело раскатывается и гудит басовитый колокол. Да, песня мне тоже нравится.

— Гарегин, ты спишь? — зовет меня мать с балкона. — К тебе пришли из школы.

— Кто это может быть? — спрашиваю я у Ларисы.

Но она не отвечает. Опять убежала? Я приподнимаю повязку на глазах. Нет, она в комнате, но вертится у зеркала, примеряя соломенные шляпки, грудой сваленные на комоде, — их вечерами доделывает дома Маро.

— Разве ты не слышишь? — спрашиваю я.

Но она оборачивается и, в свою очередь, спрашивает:

— Как ты думаешь, могла бы я стать киноактрисой? Красивая я в этой шляпке? — и корчит уморительную рожицу.

— Очень красивая! — кричу я. — Похожа на крокодила!

Но в комнату уже входит — кто бы мог подумать? — виновница моего несчастья Зоя Богданова, оставив на балконе сопровождающих ее кавалеров. Их, кажется, человек десять, но странно, голоса Вовки Золотого я не слышу.

На Зое аршинный голубой бант, белое нарядное платье в кружевах. Она держится совсем как взрослая и говорит какие-то одобрительные слова насчет моего поступка. Хотя я и плохо слышу, но понимаю ее: не обманул, внес обещанные шесть рублей, и потому в школе наш класс занял первое место по сбору денег.

— Выходит, что я совсем и не врунишка? — поражаясь своей смелости, спрашиваю я, вдруг вспомнив унизительную сцену с продажей бумажных мельниц на Парапете, хотя тому минуло уже два года.

Она что-то говорит в ответ.

— Что, что? Говори громче, я плохо слышу! — кричу я.

— Выходит, что нет! — покраснев, громко признается Зоя.

А раньше ведь я так краснел! Наконец-то я обрел дар речи с Зоей!

— Ну и куда ты думаешь поступить: в семи- или девятилетку? — довольно грубо спрашиваю я. — Что решили твои папа и мама?