Дохлая луна

Скрипит раскрытое окно: — все желто и серо; на зубах хрустит песок. Ветер проносит пыль — моя душа глухонемая проводит дни не понимая — напеваю чуть слышно.

В доме убирают. Напрасно, забившись в уголки, улеглась пыль: — ее метут, поливают, вытряхивают, выбивают…

Через цветник с пыльным и весомым запахом, под опадающим боскетом прохожу в сад. С шумом клонятся деревья. Налетая на шипы гледичий и акаций, пробегает первый лист.

В саду метут аллеи — работницы и сторож.

Одна из девушек занозила ногу, а другая вынимает занозу штопальной иглой. Из ранки уже бежит кровь — Моя душа глухонемая проводит дни не понимая. — На грудях потерта кофта и просвечивают бурые сосцы. Я иду дальше а она, ухватив руками ступню, дико смотрит вслед.

Перекатившись через вал дерезы, ветер бежит в поле, мечет колосья и взывает копны. Далеко на самом горизонте вспыхивает он по дорогам, сожигая гарбы и лошадей. Сквозь гул деревьев доносится со степи глухое завывание молотилки. — Моя душа глухонемая проводит дни не понимая. Оторванный от птицы хриплый крик несется сквозь пробитые завесы деревьев. Пыль шурша бежит по сухим дорожкам.

В саду метут аллеи — работницы и сторож.

Девушка завязала ногу красной тряпкой и машет метлой. Я прохожу — Моя душа глухонемая проводит дни не понимая. — Дура! Отойди! Видишь панич идут! — Что Вы на нее кричите, как вам не стыдно! — Ей ничего, барин, — она глухонемая.

Проданный бог

Так изнемогший и бесследный
Слежу склоненное светило
Иное пламя охватило,
Мой взгляд жестокий и бесцветный.
Влекусь к спешащим перекресткам,
Шепчу кому-то уверенья,
И дышит тонкий веер тленья
На смех дряхлеющим подросткам.
И след на мокром тротуаре
Затопчет беглыми ногами
Иной купец в угоду даме,
Пещась о проданном товаре.
И ты, подкупленный возничий,
Запутав след в вечернем граде
Божественных обличий ради
В паноптикум его сведешь.

«Пускай я тихий околодочный…»

Пускай я тихий околодочный
Иль в фартуке забытый друг
Я слишком трезв для чести водочный
Оббив сургуч о серый угол
Я знаю пламенем палимый
Необожженные уста
Их небольшая высота
Дала мне рассмотреть земными

«Людей вечерних томное зевание…»

Людей вечерних томное зевание —
Я вижу отдаленный брег
И чье-то кормчее старание
Направит в море лодки бег
И парус ветреный увянувши
Покрыл измученных людей.
И мальчик, с челна в волны прянувши,
Пленился холодом грудей.

«Пред деревом я нем…»

Пред деревом я нем:
Его зеленый голос
Звучит и шепчет всем
Чей тонок день, как волос
Я ж мелкою заботой
Подневно утомлен
Печальною дремотой
Согбен и унижен.
И зрю, очнувшись в поле,
Далекий бег зарниц
И чую поневоле
Свист полуночных птиц.

Ледяные дорожки

Я шел через Тучков мост. Слегка морозило и тонкий снег покрыл мостовую и тротуар. Выйдя на дамбу с Петербургской стороны смотрел на оголенный Петровский парк и однотонно свернувшееся небо.

С моста на мост тянулись вереницы ломовиков, гремели трамваи, мелькали моторы, а извозчики, как тараканы, гурьбой то наезжали, то редели. Деловито спешили чиновники, какие-то господа в истрепанном штатском, сумрачные студенты и курсистки. Мальчики из лавки, разносчики, женщины в драных кацавейках шли бессмысленно и устало. Рядом с подводами, то ободряя и без того старательных лошадей, то сосредоточенно сбивая кнутовищем снежную пыль с грубой обуви, плелись возчики.