Дохлый таксидермист

– Это не он «неубиваемое», – поднимает голову начальник. – Это ты «тупое». Ну ладно, я не могу ждать три часа. Сейчас я верну тебя в тело.

– Но меня же….

– Рана не смертельна. В реестре записано, что причина смерти это шоковое состояние. Знаешь, это не отрезанная голова, и никто ничего не заподозрит. Ты, скорее всего, ничего не запомнишь. Просто на всякий случай: не думай, что я просто сбежал. Однажды я вернусь и доведу дело до конца. И мне потребуется таксидермист.

Начальство брезгливо кривится, толкает меня рукой в грудь, и я поскальзываюсь, падаю вниз, в туман…»

– Вы еще и в сознании? – надо мной склонился Петров, весь в крови. – Не волнуйтесь, вам сейчас помогут. Врачи уже едут. Хотя, если честно, я думал, что все, можно не торопиться.

Прищуриваюсь. Усатое окровавленное лицо Ганса Гросса, бледного от потери крови, раскрытый чемоданчик в руках Дзержинского, а реутовский участковый рассказывает что-то про лечение шоковых состояний в Советской армии. Вроде.

Не знаю. Не могу сосредоточиться. Больно.

Дышать тоже больно. Мне пробили легкое? Или нет?

– Василий, не надо разговаривать. Вам еще лечиться и показания давать.

Ганс не прав: я чувствую, что сказать надо. Хотя бы два слова. Кажется, я видел или слышал… что-то. Не могу вспомнить, почему это важно, боль мешает сосредоточиться.

Но важно.

– Он… вернется…

Глава 22

29.08.1942

Москва, возле здания Главного Управления уголовного розыска НКВД СССР

Е.П. Катаев (Петров)

Евгений Петрович не ожидал от дня, начавшегося с того, что Приблудный стрелял в Ильфа, ничего хорошего. Это у Или, вопреки его обычному скепсису, остались какие-то иллюзии. Женя помнил, как тот сидел на берегу Яузы, весь мокрый, и, близоруко щурясь, рассказывал, что «все наконец-то закончилось, и никаких больше маньяков, Распутина и Приблудного». Как же!

Омерзительное продолжение не заставило себя ждать. Женя опознал в помощнике Ганса, Васильченко, того типа, который пытался его душить. Усатый криминалист, может, и попытался бы арестовать маньяка, а Петров тогда просто сидел, вцепившись в соавтора, и думал, что сейчас должна сбыться их с Ильфом давняя мечта «умереть в один день, чтобы никому не пришлось присутствовать на собственных похоронах». Каким-то чудом Иле удалось отболтаться и развеять подозрения бедолаги Васильченко, но Петров после этого уже ничему не удивлялся и воспринимал дальнейшее с философским спокойствием.

Васильченко убежал, Ваньку Приблудного, которого хотелось то пожалеть, то прибить, сдали в ближайшее отделение милиции – выяснилось, что Ганс договорился об этом заранее – а Ильфа отвезли в приемный покой на обследование. Иван Федорович, участковый из Реутово, нервничал и звонил Гансу, и тот, кажется, вел себя странно.

– Он даже не удивился, когда я рассказал про Васильченко, – с недоумением сказал участковый, поговорив с Гансом по таксофону. – Попросил завезти документы к нему на работу, и все. Давайте съездим, а потом я отвезу вас домой.

Женя пожал плечами. Ехать к себе через пол-Москвы не хотелось, да и что было делать дома? Он знал, что все равно не сможет отдохнуть, потому, что будет переживать насчет Ильфа. С ним, кажется, не было ничего страшного, кроме синяков и ушибов, но…

«Тогда, в апреле тридцать седьмого, они с женой Ильфа, Марусей, ведь тоже подумали «ничего страшного». После поездки в Крым Иле, кажется, сделалось лучше, и они решили, что болезнь отступает, но…»

– Я с удовольствием останусь и помогу вам или Гансу, – твердо сказал Петров. – Что он сказал? Отвезти документы? Ну, пойдемте. А нас вообще пропустят? Он же на Петровке, 38 сидит.

– Пропустят, – пожал плечами Иван Федорович. – Мне сделали пропуск. Ганс позаботился.

Они сели в машину. Участковый сунул руку в бардачок – проверить, на месте ли пропуск – и Петров в очередной раз подумал, что на фоне подобной предусмотрительности сегодняшнее безразличие Ганса Гросса выглядит особенно странно.

– А вы уверены, что он вообще в порядке? – осторожно уточнил журналист.

– Нет, – признался Иван Федорович. – Может, приболел? Давайте завезем документы в кабинет, как он и просил, а потом заедем домой и посмотрим. Я знаю адрес.