Доклад Генпрокурору

Но это только первый пункт плана стремительного обогащения. Мешок цемента, продаваемый даже в Находке за семьдесят рублей, в Чечню идет по льготным, как указано во всех документах, расценкам и обходится государству в восемьдесят пять рублей за мешок. Документы на сии поставки подписывал с Терновским Змеем Горыновичем о трех головах некто господин Тылик из Госкомстроя. Подозревать, что у этого Тылика не все в порядке с головой, было бы нецелесообразно. С головой у него как раз все в порядке. Даже очень в порядке, чего нельзя сказать о тех, кто его на эту должность рекомендовал и устраивал.

Говорят, по уровню выплат заработной платы первое место уверенно занимает Дания. За час подневольного труда своим датчанам она выплачивает по тридцать евро. Россия способна отслюнявить лишь полтора и прочно удерживает позиции на последней строчке пятого десятка. Меньше получают лишь араты в Монголии, сборщики кокосов в Зимбабве и ремесленники из Чада. При радостных заявлениях о том, что, по сравнению с прошлым годом, россиянам стало жить лучше на восемь процентов, в голову начинает лезть всякая ерунда. Например, калькуляция, способная уверенно заявить о том, что до заработной платы датчан мы поднимемся к две тысячи сто восемьдесят третьему году. Хотелось бы, конечно, пораньше, но, пока Россия изобилует каргалиными, рылиными, тыликами и оресьевыми, надеяться на это не приходится.

Пащенко и Пермяков, озадаченные несколько дней назад из Генеральной прокуратуры, перевернули вверх дном всю бухгалтерию и сопутствующую ей финансово-экономическую документацию. Есть мошенство! – мог рапортовать в Москву Кряжин.

Но зачем, черт побери, убили Оресьева? Кому он еще, кроме государства, сделал плохо? Уже нет никаких сомнений в том, что Варанов – не убийца, а вор. Тогда кто убил и за что?

– Скажите, – обращался к Рылину—Каргалину Кряжин. – Когда вы мне песни Павла Федоровича в Думе давали слушать, вам не приходило в голову, что я сюда приеду?

Разговор происходил в Тернове, точнее – в заводоуправлении Терновского цементного завода, а потому смысл вопроса был донельзя тонок, но прозрачен.

Оба, и Сергей Мартемьянович (Каргалин), и Константин Константинович (Рылин), продолжали переводить стрелы на правительство, в частности, на одно из подведомственных ему учреждений – Госкомстрой, и утверждать, что в действиях Кряжина по изъятию документации и опечатыванию складов нет никакой необходимости. Мол, пусть съездит в Москву. Мол, пусть Тылику позвонит. И отпадут все вопросы. И вообще, действия старшего следователя Генеральной прокуратуры приносят государству колоссальный ущерб. Простой, отстой, застой, непоставка.

– Ну, насколько я мог почерпнуть из документации в ваше отсутствие, – саркастически улыбался Иван Дмитриевич, – государство от этого только выиграет.

Сразу по приезде на предприятие Пащенко сказал Кряжину, что завышенные цены на цемент и гравий его группой обнаружены лишь в восьми товарно-транспортных накладных при отправках. Имеются еще почти сто восемьдесят пакетов документов, но, поскольку на момент первой ночной проверки они находились на руках финансовых деятелей завода, документация о завышении цен, разумеется, исчезла. Кряжин после такого сообщения стал догадываться о том, что в ту ночь ели «пленники» завода.

– Несите все, – заявил Иван Дмитриевич.

Разместившись за столом Харина, он уложил в несколько стопок документы, поместил сверху восемь накладных и пригласил Каргалина.

Кабинет Владимира Павловича Харина, не сломленного за ночь Генеральной прокуратурой исполнительного директора, занимал весьма удобное положение. Он являлся аппендиксом (исключительно в метафорическом смысле) огромной залы, в которой и расположились все главные действующие лица: финансисты, директорат, производственники. Мало-помалу следователи Терновской областной прокуратуры дергали из этого разномастного косяка зазевавшуюся рыбешку, которая никак не предполагала, что окажется следующей, и начинался долгий протокольный разговор. По протоколу требовалось сидеть, курить, пить из кабинетных графинов воду и рассказывать правду, какой ее видят приглашенные лица. Эти кабинетики следователей располагались в коридоре и частью залы не являлись. Главное же помещение занимал Кряжин, Пащенко и его «важняк» Пермяков. Время жало, перспективы намечались сенсационные и скандальные, уже поступило два звонка из Госкомстроя, один из министерства (по всей видимости, случайный, к делу о махинациях и Оресьеву не относящийся, поскольку сразу после информации о том, что на заводе Генеральная прокуратура, разговор быстро закончился) и один вообще странный.

– Здравствуйте, – поздоровались в трубку.

– День добрый, – согласился Пермяков, успев вперед Каргалина.

– А Павла Федоровича можно услышать?

– Он в Москве, – ответил Пермяков и посмотрел на Кряжина. – А что передать?

– Передайте, что звонила Сушинская из хосписа для животных и попросила напомнить о корме для собак. Павел Федорович обещал помочь от завода.